Стихи и проза |
|
повесть
(продолжение)
глава шестая
ЗВЕРОБОЙ И ЧИНГАЧГУК
Зверобой раздвинул кусты. Перед ним открылась широкая поляна залитая солнцем. Зверобой прислушался. Ничто не напоминало о близости человека. Зверобой обернулся и дал знак Чингачгуку. Они вышли на поляну. Трава едва шелестела перед их осторожными мокасинами.
Зверобой указал на поваленную сосну.
- Солнце на востоке не успеет взойти два раза, - сказал он, - как мы выйдем к озеру Большой Выхухоли. А сейчас, Чингачгук, надо отдохнуть. Присядем.
Большой Змей не ответил. Он продолжал стоять, сурово глядя в сторону предполагаемого озера.
Зверобой сел на поваленное дерево. Свой верны карабин «Оленебой» он положил на колени.
- Чингачгук не должен забывать, что мы на тропе войны, - бледное, осунувшееся лицо Зверобоя выражало спокойную твёрдость. – Надо беречь силы. Надо отдохнуть.
- Мой бледнолицый друг прав, - с достоинством ответил Чингачгук. – У Зверобоя не раздвоенный язык. Он говорит правду.
Тёмное облако прошло над головой Чингачгука. Глаза его померкли. Слабость прокралась в его ум. Большой Змей сел рядом с другом.
Зверобой задумался. Мысли его были далеки от поляны. Подстерегавшая со всех сторон опасность, на какое-то мгновение была забыта. Он вспомнил как когда-то давно, индейцы племени делаваров нашли под кустом тамариска его – Серёжку Племянникова. Дитя племени бледнолицых начало подрастать среди индейцев. За неуклюжесть мальчик получил своё первое имя Тяжёлая Поступь. Но прошли годы и Тяжёлая поступь стал Зверобоем – ни в чём не уступающий ловким и быстрым воинам делаваров. Человеком, который пролил так много звериной крови и ни капли людской.
Давно уже слава Зверобоя – великого охотника прокатилась по долинам Великих Озёр, населённых большими и малыми индейскими племенами.
И вот теперь Зверобой взялся помочь Чингачгуку найти и освободить Уа-та-уа. Это прекрасное имя прекрасной девушки из племени делаверов означает «Тише, о, Тише!» Красавица любит Чингачгука – сына вождя Ункаса. И Чингачгук всем сердцем любит Уа-та-Уа. Но злой и завистливый Иокоммона – Терновый Шип похитил девушку. Он продал её племени мингов за бочонок пива и большую связку сушёной воблы.
- Хуг! – неожиданно выкрикнул Чингачгук и вскочил с места.
В то же мгновение вскочил Зверобой. Он поднял голову. В ярдах тридцати, среди ветвей высокого дерева мумийя зоркий глаз Зверобоя разглядел человеческое лицо. Оно было разрисовано красками войны. Толстые губы кривились в злой усмешке. От взгляда опытного охотника не ускользнуло и то, что на голове индейца была кепка-блин из оленьей кожи.
- Иокоммона! – воскликнул Чиначгук, хватаясь за тамогавк.
Железная рука Зверобоя вовремя перехватила уже летящее смертоносное оружие.
- Сыну великого Ункаса не подобает горячиться, - спокойно сказал Зверобой. – Чингачгук понимает, что поблизости должны быть минги. Их много. Сын великого Ункса может погибнуть на тропе войны раньше, чем увидит свою Уа-та-Уа…
Чингачгук виновато опустил голову с соколиным пером у левого уха.
- Мой бледнолицый друг прав, - сказал он смущённо.
Неожиданно раздался треск ломаемых ветвей. Человека, сидевшего на
дереве не стало. Зверобой и Чингачгук не сразу увидели убегающего
индейца. Его набедренная повязка мелькала среди стволов. Индеец несколько
раз обернулся.
- Иокоммона! – вырвалось из груди Чингачгука.
- Прутиков, - сдержанно, без всякого удивления в голосе, произнёс
Зверобой.
- Мой бледнолицый друг Зверобой знает Иокоммону?..
- Слишком хорошо, дорогой Чингачгук, слишком хорошо… Это Гурий
Михайлович…
- Нет, это Терновый Шип, - горячо возразил Чингачгук.
- Да, да рассеянно кивнул Зверобой, - и Гурий Михайлович тоже - в
одном лице…
В это время из-за дерева выскочил Левон Акакиевич Кувыркадзе в
белой рубашке с галстуком, но без штанов – в одной набедренной повязке.
Потрясая кулаками, он мчался следом за Терновым Шипом. Волосы Левона
Акакиевича густым дымом стояли над головой.
- Обуздать хулиган!.. – кричал на весь девственный лес Левон
Акакиевич.
От этого крика Серёга Племянников подскочил на своей кровати.
Откуда-то взявшийся будильник, трещал надрываясь.
Протирая глаза, бывший Зверобой ещё долго шептал:
- Чингачгук, Чингачгук, нас окружают…
глава седьмая
ГЛУХОЙ ЗВОН СКУЛЬПТУРЫ
Публики было много. Андрей Племянников сидел в первом ряду. В руке он держал стаканчик с мороженым. Растягивая удовольствие, Андрей посасывал фанерную палочку и смотрел на происходящее.
А происходило вот что.
На траве под трибуной стояло несколько огромных зонтов. Они был воткнуты в землю. Под каждым зонтом стоял стол. За столом сидели очень серьёзные люди. Они писали протоколы.
Вокруг зонтов размеренным шагом гуляли собаки. Вокруг одного – боксёры. Вокруг другого – овчарки. Вокруг третьего – доберманы. Сколько было пород – столько зонтов. И под каждым зонтом, за столом сидели свои специалисты-собачники.
Рядом с собаками прогуливались их верны хозяева.
Время от времени иную собаку подзывали к столу. Специалисты бросали на неё строгий придирчивый взгляд. От такого взгляда хозяин собаки начинал нервничать и суетиться. Потому что взгляд у специалистов, кроме прочего, был и пронзительный. Выдержав этот взгляд, собака ободряюще посматривала на хозяина. Мол, веди себя достойно, а уж медаль завоевать – моя забота…
Специалисты раскрывали собаке пасть и смело смотрели внутрь. Некоторые даже снимали очки. Клыкастая пасть их не пугала. Специалисты только покачивали головами, делая нужные записи в протоколах.
Все породы были хороши. Каждая по-своему. Но Андрей Племянников не сводил глаз с ринга боксёров. Теперь он знал, что место, по которому прогуливали собак, называется рингом. Там, на ринге, среди других, прогуливался Глеб Тихонович Почемукин. По его широкому лицу свекольного цвета, градом катился пот. Вполне понятно. Глеб Тихонович переживал за своего Портоса. Сейчас Портос не был достоин таких переживаний. На его сонной, изуродованной природой морде, было написано, что он чистюля, брюзга, лентяй и слегка трусоват. Над ним не двигали мебель, не ходили на шпильках, а он останавливался и испуганно вздрагивал. Такое поведение Портоса заставляло Глеба Тихоновича переживать ещё больше. И не смотря на всё это, Андрей Племянников очень болел за своих.
- А сейчас посетители выставки увидят на что способны наши четвероногие друзья, - сказал в микрофон распорядитель.
Объявление вызвало восторг публики. Кое-кто даже завизжал. Несомненно, это были дошкольники. Только они не умеют вести себя, сидя на руках у родителей.
Собаки разных пород бегали по бревну, прыгали через забор, возили тележку с грузом.
Одна огромная овчарка вместо того, чтобы перепрыгнуть забор, помчалась за крохотной болонкой. Горько рыдая, собачонка шлёпнулась на траву. Она решила, что ей придётся расстаться с жизнью. А между тем, овчарка замерла над ней с весёлым изумленьем. Словно хотела сказать: «Надо же!.. Такая маленькая, и уже собака… Интересно, как с такой играть?..»
По всему было видно, что эта большая собака умница. Ей хлопали от души. Потому что она и не собиралась обижать существо, чуть больше сапожной щётки. Все это понимали. Даже дошкольники на руках родителей. Только хозяин овчарки и хозяйка болонки были очень почему-то недовольны. Они долго кричали друг на друга и на своих питомцев.
А тем временем другие собаки демонстрировали своё тонкое чутьё. Они разыскивали спрятанные предметы. В конце концов, распорядители закопали что-то такое в землю.
Привели одну собаку – не нашла. Привели другую – не нашла. Привели третью – тоже.
Кого только не приводили. И овчарок, и колли, и сенбернаров, и ньюфаундлендов. Привели даже такую, что невозможно было определить породу, - так она была увешена медалями. Из-за этих медалей собака казалась неповоротливой и походила на рыцарского мула, закованного в латы.
Великая знаменитость с трудом нагнула голову, понюхала траву, чихнула и важно села.
На трибуне защёлкали фотоаппараты. Шутка ли! Медалистка во всём блеске славы.
- Так как же это понимать?.. – раздался недовольный голос человека с трибуны. У человека не было фотоаппарата, и потому он не мог заниматься общим увлекательным делом.
Смущённые распорядители заметались у микрофона.
Вдруг, откуда не возьмись, маленькая вислоухая собачонка. Таких обычно к выставкам и на берданочный выстрел не подпускают.
- Мухтарка! – удивлённо воскликнул один из зрителей.
Этим зрителем был он – Андрей Племянников.
Мухтарка промчалась по зелёной траве, неожиданно остановилась и стала быстро-быстро рыть землю. Делала она это так ловко, что фокстерьеры от зависти грызли на лапах ногти.
Через минуту беспородная собака нашла то, что не находили обладатели солидных родословных.
Мухтарка держала в зубах связку… из трёх ключей на одном кольце. Виляя куцым хвостиком, она озорно смотрела на публику, мол, «Вот я какая!..»
Андрей Племянников привстал с места. Рот его открылся от изумления. Ну, конечно!.. Самый большой ключ – от нижнего замка. Чуть поменьше – от верхнего, самый маленький – от почтового ящика.
- Молодец, Мухтарка! – сорвался с места Андрей.
Он был готов обнять собачонку, но руки его были заняты опорожненным стаканчиком из-под мороженого и фанерной палочкой-ложкой. Младший Племянников не мог себе позволить всё это бросить под ноги, как взрослые бросают спичку или ненужный клочок бумаги. Андрей завертел головой в поисках урны. Одним словом, Андрюха замешкался…
В эту минуту к Мухтарке подошёл Гурий Прутиков.
- Апорт! – скомандовал Гурий Михайлович.
Мухтарка поняла, погрустнела и отдала Прутикову ключи.
На глазах поражённой публики, невесть откуда взявшийся незнакомец, повернулся и быстрыми шагами пошёл по дорожке парка.
Наконец Андрюха увидел урну. Бросил в неё стаканчик. Пока стаканчик совершал полёт по заданной траектории, в голову Андрюхи пришло решение.
Он подбежал к Почемукину.
- Глеб Тихоныч, а Глеб Тихоныч!..
- А где твоё «здрасьте»?.. – хмуро перебил Почемукин голосом не выспавшегося начальника.
- Здрасьте, здрасьте, Глеб Тихоныч, - затараторил Андрюха, - Глеб Тихоныч! Вы с Портосом! Ключи!.. Глеб Тихоныч!.. Помогите догнать. А здороваться – я всегда здороваюсь. Только сейчас некогда здороваться. Догонять надо!..
- Кого догонять?
- Прутикова догонять! Гурия Михайловича. Он у Мухтарки наши ключи отобрал…
- Пру-ти-кова, - разочарованно протянул Глеб Тихонович и посмотрел на Портоса.
Слюнявый Портос дрожал мелкой дрожью.
- В другой раз, Племянников. В другой раз, - сказал Глеб Тихонович.
- В другой раз, может, и не понадобится!
-Ну что ты пристал?! Видишь! Собака переволновалась, я переволновался – у нас обоих стресс. Нам теперь покой нужен, тишина, отдых, а не Прутикова догонять…
…Широкая спина Прутикова была ещё видна. Андрюха бросился вслед удаляющейся спине.
- Гурий Михайлович, это же не ваши ключи! – кричал он. – Отдайте сейчас же!..
Впереди, рядом с дорожкой показался голый постамент. Совсем недавно на нём стояла статуя. Неожиданно Гурий Михайлович вспрыгнул на постамент. И когда Племянников подбежал, перед ним оказалась алебастровая скульптура девушки-спортсменки. Она держала в левой руке байдарочное весло тоже из алебастра, и каменно смотрел вдаль. Более того, девушка была покрыта лёгким налётом пыли, словно и не покидала своего места.
Племянников, в порыве горькой досады, стучал кулаками по постаменту.
- Гурий Михайлович, это же безобразие! Я знаю: вы там – внутри! Нечего прятаться! Выходите!.. И отдавайте чужие ключи!..
В ответ скульптура издавала глухой звон.
От этого звона Андрей Племянников высунул голову из-под одеяла.
глава восьмая
ПЛАЧУЩИЕ КИТЫ
На кухне было тихо, тепло и уютно.
В клетке посвистывал Чижуня. От весёлого свиста Чижуни хотелось на улицу. Но на убранном столе стопочкой лежали учебники. Поправляя стопочку в четырнадцатый раз, Андрей Племянников подумал: «А у Серёги учебники будут потолще. Стопочка будет побольше моей. Ну, ничего, перейду я в пятый, и у меня такая же будет. Только, - засомневался Андрюха, - Серёжка-то перейдёт в шестой… И у него опять будет стопочка повыше. Да… догони его…»
Размышляя так, Андрюха собирался с силами. Он готовился к приготовлению домашнего задания. Все знают, что подготовка к приготовлению куда приятнее, чем само приготовление. Поэтому, собираясь с силами, Андрюха не спешил.
Перед ним лежала раскрытая тетрадь. Смотреть в неё не хотелось.
Вчера в школе писали диктант и Андрюха сделал энное количество ошибок. Или чуть побольше. Во всяком случае со стороны можно было подумать, что диктант писала Вера Николаевна. Своими красными учительскими чернилами. Ошибки, правда, в основном пустяковые. Например слово «АРБУЗ» написал «ОРБУЗ». Всё же непростительная ошибка для четвероклассника. Но дело в том, что когда Андрюха писал это слово, он представлял себе не слово, а зелёный полосатый арбуз. Большой, конечно, круглый, конечно, и сладкий, конечно. Такой аппетитный, что у Андрюхи, сами собой, зажмурились глаза. И, странное дело, младший Племянников зажмурил глаза, а увидел, что арбуз на самом деле ещё больще. Ещё круглее… Ну такой, что тут хочешь – не хочешь, а напишешь большую круглую «О».
Или такая ошибка. Вместо слова «пушнина», написано «пушнинО». Опять эта «О». Только тут уж и самому Андрюхе не ясно почему. Ясно одно:
Теперь эту «пушнинО» придётся переписывать десять раз подряд. И чтобы правильно. И чтобы на поля не заезжать.
Так что понятно, что Андрюхе смотреть в тетрадь не хотелось.
Он посмотрел на Чижуню. Чижуня подмигнул Андрюхе и присвистнул. Мол, не горюй – всё утрясётся…
- Тебе-то что… - с тяжёлым вздохом ответил Андрюха и пошёл в комнату.
В комнате на диване лежал Серёга. В руках у него была книга. Толстая, как кирпич. Но Серёга с умным видом смотрел не в книгу, а на потолок. Можно было подумать, что пятиклассникам уроков не задают.
Андрюха взглянул на брата как на лоботряса и с серьёзным видом потянулся к полке с учебниками.
Он вернулся на кухню, сел к столу и раскрыл то, что принёс.
Сразу же на первой странице, в правом углу он увидел изображение Земли – карту Птоломея. Это изображение походило на мамин передник. «Ничего интересного», - решил Андрюха, хотя карта была составлена ещё во втором веке нашей эры. Так, конечно, мог думать только человек, который дошёл до четвёртого класса, а до Птоломея ещё не дошёл.
Зато картинка в левом углу заинтересовала.
Три здоровенных кита держали на своих спинах большую толстую лепёшку. На самом деле это была Земля. В очень древнем представлении. Земля с городами, деревнями, горами, долинами и магазинами.
От нагрузки китам приходилось туговато. Прямо больно было на них смотреть. Андрюха не выдержал, подошёл к ним.
- Здравствуйте, Голубые Киты!
- Здравствуй Племянников, - прохрипели киты. – Только голубых китов не бывает. Есть синие. А мы не синие, мы – финвалы.
- Вон он что? А я и не знал. Только что ж это вы, финвалы, ерундой занимаетесь? – спросил ученик четвёртого класса.
- Да какая же это ерунда? Вот Землю поддерживаем… Так сказать Мировой Океан…
- Эх, вы, отсталые финвалы. Земля-то ведь круглая! Она вращается. В космосе. А с вашей Земли моря и океаны закапали бы, как варенье с блина. Блин вы держите, а не землю. Бросьте его! Поплавайте, кости разомните. Ведь устали же?!.
Киты переглянулись.
- Про Землю и без тебя знаем. А поплавать?.. Так где же плавать?..
- Как где?!. В морях в океанах!
- Э-э-х, Племянников, - утробными голосами прохрипели финвалы. – Скажешь тоже… Ведь океаны почти уже не пригодны для наших плаваний…
- Это почему же? Кораблей что ли слишком много развелось?..
- Будто не знаешь?.. И корабли тоже. Но главное: вы – люди спускаете в океаны всякую грязь, отравляя воду. От этого может погибнуть всё живое морей и океанов. Скоро нас китов совсем не останется. Ни зубатых, ни усатых.
- А разве зубатые бывают?
- Послушай, Племянников, ты в какой класс ходишь?
- В четвёртый.
- Пора бы тебе знать, что зубатые киты – это кашалоты, касатки, белухи, нарвалы и все виды дельфинов.
- И дельфины, выходит, тоже киты?!.
- Тоже.
- Мы этого не проходили, - грустно вздохнул Племянников. – А усатые – это что за киты?
Финвалы переглянулись. Один из них сказал двум другим:
- Этот Андрюха Племянников мне определённо нравится. Он задаёт вопросы и не боится показаться профаном…
- Да, да, - поддержали другие киты.
- Так вот, Племянников, - сказал один из китов. – У нас – у усатых - вместо зубов тонкие щетинки. Бахрома этих щетинок похожа на усы. Мы питаемся планктонными рачками и мелкой рыбёшкой. Они застревают в щетине наших усов. Разновидностей усатых китов не так уж много. Это сейвалы, серые киты, горбачи. Настоящие киты мы – финвалы и синие киты. А вообще китов остаётся всё меньше и меньше. Скоро встретить кита – будет большая редкость. Учти, Племянников…
Финвалы моргали глазами, в которых стояли слёзы.
Андрюха Племянников ничего не мог возразить. Ему вдруг стало стыдно за людей, хотя сам он никогда не отравлял океаны…
- А здесь вам пока ничего? – смущённо спросил он.
- Пока терпимо, - вздохнули киты.
- Вы вот что… - внезапно оживился Андрюха. – Вы ещё немного потерпите. Я постараюсь быстро вырасти. Вырасту и стану специалистом по очистке океанов. Я постараюсь вам помочь.
- Да какую от тебя ждать помощь, - горько усмехнулись финвалы, - когда ты и к урокам ещё не приступал?..
- Приступлю! Вот увидите… Вы уж простите, финвалы, - вконец смутился Племянников.
Он закрыл атлас. И тут на глаза ему попалась записка: «Есть идея. Приказываю явиться. С.»
«Идея. Что за идея?.. Расприказывался… С чего вдруг?» - Андрюха сгорал от нетерпения узнать в чём собственно дело. Но ждали сейвалы, финвалы и дельфины.
Младший Племянников решительно принялся за уроки.
глава девятая
В СОВЕТЕ ВОЖДЕЙ
Сергей Племянников сидел за столом, подперев голову руками. Он глубоко задумался.
В комнату влетел Андрюха. С уроками было покончено, и теперь его жгуче волновала неизвестная идея брата.
- Серёга, выкладывай! – крикнул он.
- Приказ получал? – сухо спросил Серёга и посмотрел на командирские часы. Времени уже было много.
- Записку-то эту?
- Приказ, - строго повторил Серёга.
- Ну, получал… - недовольно протянул Андрюха.
- А почему сразу не явился, ждать заставляешь?..
- Велик приказ, да мал начальник! – вырвалось у Андрюхи.
- Ну-ка, ну-ка! Иди сюда…
Назревала маленькая братская потасовка. Она могла завести далеко. Так далеко, что осуществление идеи пришлось бы отложить на неопределённый срок. Серёга понял это вовремя.
- Ладно… Садись, давай, - сказал он примирительно.
- Ну, сел.
- Вот Андрюха… Есть у меня идея, - многозначительно произнёс Серёга.
Младший Племянников заёрзал на стуле.
- Что за идея?..
- Думаю, нам по плечу…
- Двоим?
- Двоим.
- Хорошо. Выкладывай.
- Я вот всё думаю о Гурии Михайловиче…
- О ком, о ком?!.
- О Прутикове…
- О Прутикове?!.
- Мой младший брат достоин своих родителей, - глубокомысленно произнёс Сергей Племянников, от волнения переходя на диалект индейцев Великих Озёр. С ним это случалось. Не зря он полёживал на диване с книжным кирпичом в руках. – Мой младший брат, - продолжал Серёга, - понимает своего старшего брата. Я уважаю моего младшего брата…
- Заладил: младший – старший, старший – младший… Ты дело давай говори! Что там ещё наш Прутиков?..
- В Совете Вождей младший не должен перебивать старшего, - спокойно произнёс Сергей Племянников. Он с грустью посмотрел на невыдержанного брата.
Младший Племянников только сейчас понял, что входит в Совет Вождей. Это обстоятельство меняло дело. Теперь речь старшего вождя ласкала слух младшего. Оставалось только понять куда он гнёт.
- Я предлагаю послать Прутикову томагавк, - задумчиво произнёс Серёга.
- Топор что ли этот?.. А где мы его возьмём?..
При слове «топор» старший вождь сморщился, как от кислого яблока.
- Мой младший брат глупее опоссума, - со сдержанной досадой в голосе сказал он. – Младший брат не понимает. Я предлагаю выйти на тропу войны с Прутиковым. Когда выходят на тропу войны, противнику посылают томагавк. Таков наш древний обычай.
Против древнего обычая Андрей Племянников не возражал. Его смущало другое.
- С Прутиковым повоюешь… - усомнился он. – С ним вон взрослые ничего поделать не могут…
- Взрослые слишком занятые люди, - возразил старший вождь. – Им прогуляться трамвайную остановку, и то – некогда. Не то что выйти на тропу войны.
- Ну, а что мы сделаем?
- Мы?.. Вот тебе ручка, вот тебе бумага. Садись пиши.
Сергей Племянников заложил руки за спину и прошёлся по комнате. Лицо старшего вождя было задумчивым и сосредоточенным. В голове его созревал стратегический план великой войны с Прутиковым. И где-то в конце этого плана, самым последним пунктом стоял Гурий Михайлович. Во весь рост. С преображённым лицом. Сейчас лицо это виделось старшему вождю расплывчатым и туманным. Сквозь расплывчатость и туманность проглядывали черты доброго и ласкового соседа…
- Что писать? – прервал размышления старшего вождя младший.
Серёга взглянул на брата, раскрыл рот, но не расслышал собственных слов. В другом конце дома включили стереофоническую музыкальную установку «Горизонт – 107». Какой-то певец растерзанным голосом заорал на весь квартал. От сердечных стараний певца дом тридцать два по процедурной улице заходил ходуном. С его балконов посыпались цветочные горшки.
Старший вождь подошёл к младшему и крикнул в самое братское ухо:
- Слышишь?!.
- Слышу!!
- Это всё он!!!
Перекричать расшалившегося певца было трудно, и младший вождь только кивнул головой.
глава десятая
ЛОГИЧЕСКИЕ РАССУЖДЕНИЯ ПРУТИКОВА
Ни один мускул не дрогнул на его лице. Взгляд был прикован к двери. За нею кто-то стоял. Было слышно шуршание и сопение.
Неожиданно из-под двери показался бумажный уголок. Уголок вползал в прихожую, превращаясь в прямоугольник.
На лестнице прозвучали и растаяли чьи-то шаги.
- Ну, Волокушина!.. – с негодованием произнёс Прутиков, в сердцах затаптывая бумагу, оставляя на ней вечный след своего башмака. – Опять ты! Опять ты со своей квартплатой! Месяц только начался, а ты уже зудишь…
Немного поостыв, он поднял листок, сложенный в несколько раз. Ну, конечно!.. Так оно и есть!
«Товарищ Прутиков, - прочёл Прутиков, - Вы ведёте себя нехорошо…» Я веду себя нехорошо, - горько усмехнулся Гурий Михайлович. – За свет плачу, за газ плачу, за воду холодную и горячую – тоже. Только где она моя горячая вода?! Опять нету! Опять трубы разобрали! Ремонт… А я плачу. Ну, Волошина!..
Произнеся эту тираду, Гурий Михайлович продолжил чтение. И чем глубже погружался он в содержание написанного, тем реже поминал квартплату, дворничиху Волокушину и горячую воду.
- Что это такое?!. – с раздражением произнёс Прутиков. – Это вовсе не уведомление! Это чёрт знает что!.. Ультиматум какой-то!
Гурий Михайлович перевернул лист. На оборотной стороне он увидел отпечаток собственного башмака. Больше ничего.
Глаза Гурия Михайловича снова впились в заключительные пункты ультиматума: «…первое и последнее предупреждение. Даём на размышление двадцать четыре часа. Затем выходим на тропу войны. Считайте, что томагавк Вам выслали. По почте. Братья Разбойники», - произнёс он.
Странные слова «Томагавк» и «тропа войны» привели Прутикова в полное замешательство. Он долго не мог увидеть стул, на который следовало бы присесть и перевести дух.
Нет, не такой он был человек, чтобы испугаться какой-то шайки разбойников. Сейчас, в эту минуту, попадись они ему на глаза со своими топорами, пилами, братьями – не сдобровать бы им. И если бы уцелел кое-кто, то лишь потому, что за всеми одному Прутикову не угнаться. Ведь побежали бы! Ой, как побежали бы!
Но враг был невидим. И это ещё более раздражало Гурия Михайловиче.
Он скомкал ультиматум. Швырнул его в дальний тёмный угол.
- Трусы! – погрозил он кулаком пространству. – Тоже мне «разбойники, братья!» Трусливые барбосы! Пишут детским почерком, чтобы я не догадался чья это работа. Разбойники с поджатыми хвостами! Да я сам разбойник! Ха-ха-ха! – Гурий Михайлович рассмеялся убийственным смехом. От такого смеха окна покрылись испариной.
Прутиков упал на кровать.
Ему не хотелось думать об ультиматуме – об этой дурацкой записке, о каких-то братьях разбойниках, сидящих от страха в кустах. Но так или иначе, в голове сверлило: сколько штук там этих братьев? Пять, шесть?.. Толпа каких-то братьев всё не выходила из головы…
- Братья!.. Что за братья?!. – рассуждая вслух, повторял Прутиков. – Кто?! Откуда взялись?!. – И вдруг себе: - Спокойно, Гурий, спокойно. Будем рассуждать логически. Всё ладно. Всё хорошо. Допустим… Захар Евсеевич. Нет. Какой же из Захара Евсеевича разбойник? Галстук носит, шляпу. И вообще серьёзный человек. К тому же у него нет братьев. Точно нет. Так. Захар Евсеевич отпадает. Возьмём Почемукина с Портосм. Почемукин большой начальник. Этот на разбой не пойдёт – у него и так всего хватает. Живёт припеваючи.
Рассмотрим гражданку Кулебяко. Слишком пенсионерка – тихая спокойная старушка. Одна у неё забота: кошка. Сначала её потеряет, потом ищет. Не старушка, а божий одуванчик. Кулебяко тоже отпадает. Стоп, стоп, стоп!.. Гражданин Кувыркадзе!.. Как же я сразу-то о нём не подумал?!. Он конечно! Сущий разбойник! Этот может. И один может. За троих братьев. Ах, ты бандит! С тобой-то я поговорю. Побеседую по-разбойничьи. А, может, он не один?.. Дружков каких-нибудь подцепил со стороны… Нанял… А что мне?!. Что один, что десять! Может, он всё-таки только с кем-то на пару? Интересно с кем? Не с этой ли?.. Как её?.. С Овечкиной… Неплохая пара. Только какие же они братья?! Так… сестра с братом. Стоп! Что-то я не то. Сестра с братом – совсем зарапортовался. Ясно: Овечкина не подходит. Ей такие документы писать некогда. Она из универмагов и пошивочных ателье не выходит. Когда работать успевает – не понятно. Овечкина не годится. Так кто же это может быть ещё? Сколько их?.. Голову сломать можно от этой арихметики…
От этих логических, но изматывающих размышлений Гурий Михайлович почувствовал себя вдруг разбитым, усталым и опустошённым.
У него едва хватило сил доползти до своей любимой автономной акустической системы «Горизонт – 107»
Это была славная система. С превосходной силой звучания в пятьдесят ватт. Если представить себе настенный репродуктор, включённый до предела, акустическая система имела голос в сто раз сильнее. Но Гурий Михайлович давно мечтал о покупке другой системы. «Арктур -001» - имела четыре стереофонические колонки «25АС-2dQ» и мощность её была семьдесят пять ватт. С такой техникой можно было быть услышанным и на Марсе.
А пока… Пока Прутиков нажал клавишу своей старушки «Горизонт-107».
- Назло врагам, - тихо произнёс он при этом.
Музыка грянула. Бодрая и жизнерадостная.
С балконов дома тридцать два на улице Процедурной посыпались, плохо закреплённые, цветочные ящики и горшки.