Стихи и проза | Корова под куполом цирка |
|
У бабушки Оли за домом есть огурцовая грядка. Я её поливаю каждый день. Бабушка Оля говорит, что это мой огуречный урок. А с уроками надо справляться. Вот я и стараюсь. Только это очень трудно. Ещё бы! Вчера их поливай, сегодня поливай, завтра... А они пьют и пьют. И никак им не напиться. Хоть бы они в пустыне росли? А то ведь в нашем мокром климате. У нас ведь какой климат? Одни дожди. А бабушкиным огурцам и этих дождей мало. До того напьются, что у них на спинках пупырышки вскакивают. Я заметил как это получается. Вот льёшь из лейки на огурец. Вода капельками на нём и остаётся. А ночью, пока мы спим, эти капельки постепенно превращаются в зелёные пупырышки. Вот так всё и выходит. Только мне уже давно надоели эти огуречные уроки. Прямо во как!..
Вот раз иду от грядки. Иду к колодцу. Усталый. В руке лейка пустая. Вдруг!.. Навстречу мне Борька! Мой друг Борька! С командирской сумкой на боку. На руке – компас. А ведь я его не ждал. Только так... два раза во сне видел. И то не одного, а с Толькой и с Вадькой.
– Борька! – кричу. – Приехал! Добрался!
– Подумаешь, в ваши Осельки добираться. Сел в электричку, глянул разок в окно и – приехал. А от станции я дорогу знаю. Да и компас вот... Штука надёжная.
– До чего же здорово! А я тут, понимаешь, один. С этими огуречными уроками. Во как надоело!
– Считай, что кончились твои мучения. Я ведь не просто показаться. С ночёвкой приехал. Так что помогу.
– Молодчина ты, Борька! Бабушка! – кричу. – К нам Борька приехал! С ночёвкой!
– Да знаю я, знаю, – отвечает бабушка с крыльца.
– Вот что, – говорит Борька, – мне бы с дороги умыться и перекусить. Я, понимаешь, провизии с собой не взял. Вот только: сумка, компас и сам. В сумке, между прочим, коробок спичек. Так... на всякий случай. А насчёт подкрепиться, думаю, приеду, – так у тебя.
– Конечно! – говорю. – Какие разговоры?! Мы это сейчас, мигом!
Но бабушка Оля разворчалась:
– Перекусы надумали. Ещё не наработали, а уже за перекусы... Обед поспеет, сядете за стол, тогда и будет по-людски.
– Ну, бабушка, – говорю, – человек с дороги! И умылся уже. Что ж он, зря что ли умывался?
– Нечего, нечего на дорогу кивать. Тоже мне, не ближний свет... – всё ещё хмурилась бабушка Оля, отрезая от буханки два здоровых ломтя. Она намазала их мёдом. Густо, от души.
– Нате, – говорит, – голодающие приезжие. И только посмейте мне потом обед не съесть.
– Знаешь, Вовка, – говорит Борька. – Я за город приехал. Так что пошли на улицу дышать загородным воздухом. Чтобы время зря не терять.
– Пошли.
Стоим мы во дворе у колодца. Дышим, жуём хлеб с мёдом.
– Хорошо? – спрашиваю.
– Вкусно, чего там, – отвечает Борька.
– Да-а... хорошо здесь, – говорю. – И хлеб с мёдом – вкусно.
– Смотри, Вовка. Муха на мой мёд села. У, противная! Уж точно какую-нибудь болезнь на лапках принесла.
– Какая же это муха? Пчела обыкновенная.
– Пчела? А у вас и пчёлы есть?
–У нас нет. Это у соседей есть. Ты смотри с ней, поосторожней.
– Зна-аю. Ишь ты, на спине тельняшечка полосатая. Сидит, подкрепляется. И правильно. Кусок большой, обоим хватит. Пчёлы, Вовка, трудолюбивые. Дай-ка я тебя, трудяга, поглажу за это. Ну-ка, ну-ка...
И Борька осторожно провёл пальцем по спине и крыльям.
Пчеле не понравились эти Борькины нежности. Она сердито зажужжала и отползла в сторону.
– Не трогай ты её, – говорю. – Оставь в покое.
– Что ж я, по-твоему, приехал пчёл обижать? – сказал Борька.
И снова погладил пчелу.
Ей, видно, надоел Борькин палец. Она села ему на лоб. Прямо над бровью.
Борька так и застыл.
– Сидит? – спрашивает.
– Сидит. Мёд кушает. Там у тебя капелька как раз.
– Ну вот! – обрадовался Борька. – Выходит, не зря за город съездил, дикую пчелу приручил.
Он прошёлся взад – вперёд.
– Ну, как? Сидит?
– Сидит.
– Совсем мы с ней подружились. Надо же! Такая маленькая и такая умница.
И тут Борька качнулся, будто его прошили из пулемёта. Но не упал. Даже не вскрикнул. Только выронил кусок хлеба с мёдом.
Лицо его стало белым, как чистая тарелка для супа. А глаза превратились в кружочки. В круглые кнопочки. Как у звонков на дверях. И в этих Борькиных кнопочках не было никакого взгляда.
Я испугался.
– Борька! – кричу. – Ты жив?!.
– Не знаю, – отвечает замогильным голосом. – Кажется, укусила она меня...
– Да не укусила, а ужалила! Это собаки кусаются.
– Мне теперь всё равно, – вздохнул Борька. – Лучше всё же бы собака. Потому что кусаются только злые собаки...
И пока Борька заговаривался, голова у него раздувалась. Она стала похожа на старый чайник с вмятинами. А шишка над бровью была уже не шишка, а носик этого чайника. И куда-то совсем подевался один глаз.
Борька потрогал шишку и вдруг сказал с радостью:
– Хорош-шо! Замечательно!
– Борька, чего ж хорошего?!.
– Молчи! Ничего ты не понимаешь. Бинт у вас найдётся?
– Наверно, найдётся.
– Та-ак, хорош-шо... Пусть шишка подрастает. Потом забинтуете меня и я – поехал.
– Куда поехал?! Ты что заговариваешься! Пошли скорее к бабушке!
– Не ори. Сяду в электричку и поеду. А к бабушке мы ещё успеем.
– Какая электричка?!. Ты же к нам с ночёвкой приехал!
– Ну кто же знал, что так получится.
– А я тебя, дурака, во сне видел! Как ты ко мне приезжаешь.
Но Борька не слышал меня. Наверно, он и слух потерял. Только говорить ещё мог.
– Войду, – говорит, – в электричку. Весь забинтованный. Мне сразу место у окна уступят. Раненому лётчику кто ж не уступит? Любой уступит. Лётчику испытателю...
– Какому лётчику?! – кричу. – Какому испытателю?!. Ты что мелешь?!
Борька посмотрел на меня молча. Единственным глазом. Посмотрел, будто хотел сказать: «Эх, ты-ы… Бестолочь, а не друг...»
– Да пойми ты, Вовка, – вздохнул он. – Я на самолёте летел. На совсем новом. Испытывал его. Понимаешь?..
– На самолёте? Испытывал?..
– Ну да! Лечу, значит, на новейшем самолёте. И вдруг – бац! Сломался мой самолёт. Мотор испортился. Падаем. С жуткой скоростью. Что делать?
– На парашюте выпрыгивать!
– На парашюте?.. Что ж, по-твоему, – закричал на меня Борька, – новейший самолёт разбивайся, а я на парашюте, да?!
– А как же тогда? Врезаться в землю?!.
– Сам врезайся... Пробую починить самолёт в воздухе. Не выходит. Вдруг вижу: впереди внизу большое поле, с картошкой. Уж совсем близко. «Нет, – думаю. – Мы ещё повоюем...» И направляю самолёт из последних сил на это поле...
Борька замолчал.
– Ну?! – кричу. – Сели?!.
– Сели.
– Молодец, Борька!
– Что молодец?.. Крыло у самолёта при посадке отломилось. И колесо одно... куда-то закатилось. Да и я вот... Видишь?.. Хорошо, сельские жители прибежали. Вытащили из кабины меня, забинтовали. Говорю им: «Надо мне на электричку. В город надо. Доложить командованию».
Борька потрогал пухлую щеку.
– Пора ехать. Доложить командованию надо.
Вот ведь оказывается как!
– Послушай, Борька, – говорю, – а у тебя в самолёте нашлось бы ещё одно место?
Борька подумал немного.
– Смотря для кого.
– Понимаешь... Для меня, Борька...
Борька помолчал.
– Для тебя?.. Для тебя нашлось бы.
Тут я вспомнил про свой кусок хлеба с мёдом. Смотрю на него, а на нём ни одной пчелы. Хоть бы одна какая-нибудь пчёлочка под рукой оказалась. С жалом, конечно.
Мазнул я себя мёдом по лицу, и забегал по огороду. Гоняюсь за пчёлами, подкрадываюсь к ним, а толку никакого. Я уж из сил выбился.
– Брось, Вовка, – говорит Борька. – Ничего у тебя не получится. Невезучий ты. А ещё потому, что нарочно хочешь...
– Невезучий?! Да ты погоди! Вот увидишь!
– Некогда. Пора ехать. А хочешь, поехали вместе. Докладывать.
– Соображаешь, что говоришь?!. Будем докладывать, а командование скажет: «Молодцы, что посадили самолёт. Можно и по ордену выдать, раз вы такие смелые и боевые. Только, странно, один израненный весь, а второй – нет. Как же это, дорогие лётчики – испытатели, получилось у вас?..» – спросят. Что ж, прикажешь мне незаслуженный орден получать?
– Да, верно, Вовка. Придётся мне одному. Ладно, пошли. Поможешь мне раны забинтовать.
– Батюшки! – всплеснула руками бабушка Оля. – Борька?! Эк тебя разнесло! Да и на один глаз окривел. Где ж это тебя угораздило? Стряслось как?..
– Он, бабушка, с самолётом падал, – говорю.
– Чего-чего?!. А не с сарая ли, часом, сверзился?
– Да мы на сарай и залезть не успели! А вообще-то это его пчела.
– То-то оно и видно. Я человек старый, меня на самолётах этих ваших не проведёшь.
– Бабушка Оля, вы, пожалуйста, забинтуйте меня как следует, – говорит Борька. – Ну, как раненых на войне забинтовывали. Только лекарств никаких не надо, хорошо?
– Какие лекарства, Господь с тобой! Мы тебя по-своему, как в старину лечили.
– И бинтов не жалейте, ладно? Чтобы, знаете, побольше...
– Хорошо, хорошо. Намотаю, что не голова, а кочан капустный будет. Помалкивай только, коли раненый.
Бабушка забинтовала Борьку и он сказал:
– Ну всё. Спасибо вам, сельские жители. Пора мне на электричку. Пока.
– Э-э, постой, постой, касатик. Тут я командую. Какая ещё там электричка? – строго сказала вдруг бабушка. – Я тебе покажу «пока»! Пчела, видите ли, его укусила, так он со страху бежать надумал! Я тебе убегу без обеда-то!..
– И вовсе не бежать. И вовсе не со страху, – нахмурился Борька. – Со страху люди трясутся. А я, смотрите, стою себе совершенно спокойно. Просто раненый лётчик. И всё.
– А ну, марш за стол, балаболка раненая! Кому говорю?!
Да-а, с бабушкой Олей не поспоришь. Она такая.
А после обеда она прямо насела на нас.
– Теперь вы у меня покрутитесь, – говорит. – Как миленькие. Всё вам будет: и пароходики, и самолётики, и паровозики...
И как пошли огуречные, капустные, дровяные уроки. Только успевай поворачиваться. До самого ужина.
Поужинали.
Бабушка захотела снять повязку с Борькиной головы, но он заорал:
– Не надо!
– А чего не надо, когда голова у тебя давно выправилась, – сказала бабушка.
– Как выправилась? Не может быть!
– Вот Фома неверующий. Да ты сними бинт.
Борька подумал, подумал.
– Ладно, – говорит, – снимайте осторожно. Посмотрю.
Сняли.
Борька потрогал голову.
– А где моя шишка?! – орёт.
– Шишка ему нужна! – рассмеялась бабушка. – Попроси Вовку, он тебе живо шишку наставит. По-дружески...
– Вот вы смеётесь, бабушка Оля, – обиделся Борька, – а мне ехать надо. Что ж я, не забинтованный что ли поеду?..
– Опять ты про своё «поеду». Давай снова забинтую и езжай себе!
– Езжай... Люди мне место в электричке уступят, а я, оказывается, вовсе не раненый...
– Заладил: раненый, не раненый... – нахмурилась бабушка. – А ну, шагом марш спать! Ведь устал от работы, да шишку на лбу таскаючи целый день!
Заснули мы с Борькой, как убитые.
Утром выхожу во двор к умывальнику. Мимо Борька бежит.
– Куда? – спрашиваю.
– В огород. Пока ты моешься, я на вашем загородном воздухе парочку физических упражнений сделаю.
– Давай, давай, – говорю. – Здесь просторно, есть где размяться.
Только я вытерся, Борька идёт. Идёт, едва ноги переставляет. Наверно, не парочку упражнений сделал, а побольше. Да ещё, наверно, очень утомительных. Уж Борька придумает. Только что это?..
Смотрю на Борьку, а у него голова вроде чайника. И на лбу шишка. Большая. Розового цвета.
– Борька! – кричу. – Опять?! Пчела, да?!.
– Какой там пчела. Ты лучше скажи: какой дурак грабли бросил у сарая? В траве лежали.
– Сам же вчера их тащил, на место ставил.
– Сам?.. – задумчиво переспросил Борька. – Я, понимаешь, прыжки делал. Прыгал, прыгал. Вдруг ка-ак треснет по лбу. Аж цветные пятнышки в глазах закачались. Не сразу и разглядел, что грабли это...
От зависти меня так и зашатало.
– Эх, Борька, до чего же ты везучий, – говорю. – Теперь в электричку сядешь. Поедешь командованию докладывать...