Стихи и проза | Мост, пролётка и Нева |
|
Фанаберии бывшего двоечника
1
Помнится, сразу после войны я с родителями жил в маленьком городке Усть-Нарва. Это в Эстонии. К тому времени успел отсидеть два года в первом классе, чуть было не застрял на тот же срок во втором, но обошлось… Причина? Слабая, мягко говоря, успеваемость и резвое, тоже, мягко говоря, поведение. Не скажу, чтобы это меня шибко удручало. По поводу успеваемости я как-то давно решил: мне не дано. И на том успокоился, терпеливо неся крест законченного балбеса двоечника.
Всё свободное время пропадал с приятелями на берегу безлюдного залива. Пляжи в ту пору пустовали. Взрослым было не до отдыха. Околачивались мы в заброшенных садах, в сосновых борах, где в окопах, после недавних боёв, осталось море стреляющего железа. Последнее интересовало нас настолько, что милиция гонялась за нами нешутейно. Нам же это доставляло уйму волнений, тревог и восторга…
Но речь о другом. Частенько на тропах между нашими домами можно было увидеть почтальона. Вернее почтальоншу. Грузная пожилая женщина. С тяжелой брезентовой сумкой. Завидев нас, она обязательно останавливалась. Доставала книжки. Показывала. Разрешала полистать, уговаривая подбить родителей на покупку. К тому же ей хотелось, чтобы мы не «маялись дурью», а занялись делом явно нужным, важным и полезным…
Книжки были всякие. Бывали и детские. Я не входил в число любителей полистать. Чаще угрюмо сопел в стороне, ожидая конца тягомотного процесса, которому предавался кто-то из приятелей. Понятное дело. Во–первых, мне было не дано. Во-вторых, вряд ли мои родители дали бы мне денег на какую-то «фигню»…
Но вот однажды получилось так, что и я взял в руки книжицу. Полистал её. Почему-то удивился тому, что строчки в ней расположены арифметическим столбиком. Вот тебе раз! Будто я не видел такого в учебнике. И пока я смотрел на эту арифметику, что-то во мне ёкнуло и… перевернулось. Причём резко и сильно. Мне стоило большого труда вернуть книгу с равнодушным видом. Тем более, что приятели мои листали эту книгу с нескрываемым презрением. Естественно. Такое читать только девчонкам. А пишут такое какие-нибудь строгие дяди в шляпах или толстые усатые тёти. Занудливые, как учителя в школе.
И вот, несмотря на твёрдость своей мировоззренческой позиции, я, буркнув приятелям, что мне надо срочно домой, помчался. Резвее, чем убегал от тех милиционеров…
Мать была дома. Вроде чуял, что она дала бы мне деньги сразу. Но я понёс какую-то ахинею. Что, мол, надо… Так, одолжить… Кольке с Васькой… До утра… Мать долго не могла понять. Кажется, так и не поняла, но, добрая душа, дала. И я помчался со скоростью пули из пистолета «ТТ», который прятал в укромном месте.
Страшно было подумать, что книжка окажется в чьих-то других руках. Что она уже продана. Какой-нибудь девчонке… Ещё страшнее было представить ухмылочки моих охламонов приятелей, если они засекут меня во время «сделки». Пот прошибал от этой мысли.
Догнал. Судьба смилостивилась: мы были только вдвоём.
Я затоковал, как глухарь. И пёрла из меня несусветная чушь. Насчёт соседского ребёнка… Больного ребёнка… Да, мать… Просила что-нибудь для больного ребёнка… посмотреть… Нет ли у вас…
Мне повезло. Как я теперь понимаю, впервые в жизни.
Книгу я спрятал под рубаху.
Хранил её дома почти с теми же предосторожностями, что и «ТТ». Правда, мамуле показал. Она похвалила. Отец тоже в конце концов увидел её. Реакция его была краткой и саркастической. В том смысле, что помню ли я все буквы алфавита?..
Книжка называлась «К СОЛНЦУ». Автор Лев Квитко. В добротных по тем временам переводах Е.Благининой, М.Светлова, С.Маршака, К.Чуковского и других. Она и сейчас со мной. По-прежнему радует и греет. Запоздалый, но низкий поклон той почтальонше…
Вспоминая всё это, я думаю: почему же путь к строчкам столбиком оказался для меня таким искривленным, таким каким-то нездоровым? Разве так должно быть? Ну, понятно, не успевал в школе по слабости способностей, отставал в развитии по причине голодований в условиях недавней войны и т.д. Нет, меня эти аргументы не утешают. И подвига в самостоятельности открытия я не вижу. В чём же дело?..
2
Летом 1964 года Генрих Бёлль прочёл во Франкфуртском университете цикл лекций о писательском самосознании и общественном месте литературы. Потом эти лекции были изданы под названием «Франкфуртские чтения».
В одной из таких лекций была высказана мысль: «Обсуждение содержания без обсуждения формы представляет неограниченные возможности для мошенничества». Ну, о том, что форма и содержание «слитные близнецы-братья», знает у нас любой младшеклассник. Об это наворочено груды книг. И вместе с тем в них отдаётся, в конце концов, предпочтение содержанию, т.к. форма попахивает, видите ли, формализмом. Во всяком случае так совсем недавно было. И продолжает быть. Думаю, будет ещё очень и очень долго. Почему? Об этом позднее.
Итак, в тысячах школ, тысячи педагогов Великой страны с Великим и могучим языком трактуют создателей такого языка определённым образом. По программе, составленной тоже определённым образом. В соответствии с официальной идеологической доктриной. В результате чего школярам Великие писатели видятся просто занудными чудаками. Тоже, Великие – простых вещей недопонимали. И заносило их вечно не туда куда надо… Жевалось это со снисходительной холодностью. Как не вспомнить грустное замечание Поэта «И даже шутки озорной в тебе не сыщешь свет пустой…» Какой тут к чёрту тонкости звука, ритма, дыхание фразы, мысли, душевные муки автора! Надо зубрить и говорить «как надо». Иначе – худо будет. За такое возненавидеть можно и предмет, и учителя, и самого Пушкина. Понаписал, понимаешь, а ты отдувайся. Редкий человек после нашей школы открывает томик, скажем, Г. Успенского или И. Бабеля.
Казёнщина… За нею-то и стоят «неограниченные возможности для мошенничества». И «полем сражения» такого мошенничества являются юные сердца и души. В ту их светлую пору, когда самой природой предназначено им искать, открывать, ошибаться, горевать и радоваться на этом пути. Когда им давно уже доступна та радость, о которой Януш Корчак писал: «Самая высокая радость – радость преодоленной трудности, достигнутой цели, раскрытой тайны, радость триумфа и счастье самостоятельности, овладения и обладания». Именно такую радость несут в мир Великие дарованием и духом. Но как беспомощны они перед «мошенничеством» и казёнщиной…
Дети чутко распознают и внутренне не приемлют взрослой фальши. Однако, редкий ребёнок, противостоит ей. Противостоит на уровне инстинкта, по-своему: угрюмо и угловато. И как же это раздражает «наставников».
Трагедию ребячьей души Павлика Морозова превратить в доблесть – это же какой цинизм идеологической машины. Растлевающий…
И что удивляться, когда у редкого педагога словесника дрогнет сердце от небесного чуда строки:
Где под каплей божественной
холодеет кусочек цветка…
Н.А.Заболоцкий «В этой роще берёзовой…»
или у него же:
Железный Август в длинных сапогах
Стоял вдали с большой тарелкой дичи…
«Ночной сад».
Почему железный? Почему Август с большой буквы? Почему в сапогах? Почему в длинных? И что за тарелка дичи?..
Беседа о двух строчках может превратиться в целое пиршество ума и сердца. В весёлое пиршество, которое по сути дела есть сотворчество. Когда можно вживую соприкоснуться с ярким даром поэта. Почувствовать цвет и аромат мгновения, которое давным-давно миновало. И тем соприкоснуться с вечностью.
Слава Богу, уже всем ясно, что искусство не учит, а заражает. Таково обаяние истинного таланта: находить кратчайший путь к нашему сердцу. «Высокая болезнь», пропущенная через душу, очищает её и укореняет в ней семена нравственности. Когда желается:
…Хотеть, в отличье от хлыща
В его существованьи кратком,
Труда со всеми сообща
И заодно с правопорядком…
Б.Л.Пастернак «Столетье с лишним – не вчера»
Или у того же автора:
…Мирами правит жалость,
Любовью внушена…
«Под открытым небом»
Или у Марины Ивановны Цветаевой:
…Что для ока – радуга,
Злаку – чернозём. –
Человеку – надоба
Человека – в нем…
«Стихи сироте»
Не мудрено, что построение «светлого будущего» силовыми методами с помощью лагерей, увы, не пионерских, с помощью намордников на мозги, - оказалось мрачной утопией. Недостроенное сооружение рухнуло. Пришла «свобода в нашем варианте». И хлынули на книжные прилавки чернуха и порнуха. И зазвучали слабые вопли: «Культура гибнет!» Простите, а чего бы вы хотели? Ведь это же какой гнойник был!.. Наконец лопнул. И растекся, дурно пахнущий.
А культура выстоит. Уж сейчас-то видно. Чернуха же с порнухой займут «надлежащее» скромное место, свою подвальную нишу. Всё-таки будем снисходительными к тем, для кого это и есть олицетворение искусства. Потому как ежели опять намордник одевать на таковых, значит снова прыгнем на те же грабли…
Хочется думать, что культура выстоит. Как это не раз бывало. Потому что без неё человеку, как «мыслящему тростнику», буквально «крышка». И тому тоже… Тому самому, который любит лакомиться порнухой. Так мне кажется. Ибо именно культура внушает элементы толерантности…
3
Глупо и несправедливо было бы всё валить на семидесятилетний гнёт бесчеловечной идеологии.
Несколько выше я говорил, что мы ещё долго будем кувыркаться в тенетах махровой казёнщины. Уж больно глубоки корни.
В начале девятисотых годов нашего века блестящий журналист и писатель прозаик Влас Михайлович Дорошевич опубликовал очерк «Русский язык». Яркий, тонкий, остроумный, весь перевитый нервом душевной боли.
Начинает он с того, как однажды посетил знакомую семью в Париже. Мальчик из этой семьи принёс домой первое своё сочинение, краткость которого он обыграл своей склонностью к лени. Работа была оценена «очень хорошо». Смеялся и учитель, зачитывая её, смеялись и товарищи по классу. А в награду автор был удостоен похода с отцом на выставку в Салон. Это у них, у французов. А у нас?..
Влас Михайлович вспоминает как ему влетело, когда он допустил в своём школьном сочинении на тему «Терпение и труд все перетрут» такую фразу: «Да, конечно, терпение и труд всё перетрут, например здоровье». Что тут началось! Что тут было!.. По этому поводу назначили заседание педагогического совета. Самого «диссидента» направили объясняться аж к самому господину инспектору. Как он только бедолага-сочинитель не умер от свалившихся испытаний. «И всё из-за того, что нелёгкая меня дёрнула, - говорит автор, - написать в сочинении то, что я подумал!»
Далее идёт описание «нашего» урока литературы. От ребятишек требуется объяснить что хотел сказать поэт, «…вкладывая песню о птичке божией, - слова учителя, - в уста кочевых и неоседлых цыган». Оказывается, «…поэт хотел изобличить перед нами низкий уровень цыган». «Вкладывая в уста…», «изобличить» - каков сюрр?!. До боли знакомо, не правда ли?
«Так ещё со школьной скамьи, - замечает Влас Михайлович, - штампуется наша мысль, отучают нас мыслить самостоятельно, по-своему, приучают думать по шаблону, думать, «как принято думать». «А ведь язык народа, - под конец говорит автор, - это половина «отчизноведения», это «душа народа». И берёт эти слова в кавычки, так как они стали казёнными штампами. С мыслями этими кто ж не согласится. Однако, ясно: никуда мы ещё не ускакали, не продвинулись, если иметь в виду и наше время. Грустно…
Казалось бы, каким чудом большие дарования всё же пробиваются сквозь дремучий бурьян действительности? И тут уместно привести слова Януша Корчака: «Счастье для человечества, что мы не в силах подчинить детей нашим педагогическим влияниям и дидактическим покушениям на их здравый рассудок и здравую человеческую волю». Да, подчинить не в силах. Но покалечить – получается.
Вспомнились тома образчиков «правильных» сочинений на наших книжных прилавках. Кстати, о специалистах писать «как надо» у Дорошевича тоже сказано. И очень забавно. Такая «косточка» оказалась не по зубам ни Тургеневу, ни Салтыкову-Щедрину, когда они брались помочь родственным школярам, опираясь на свой писательский опыт. Причём Михаил Евграфович страшно возмущался, и на полном серьёзе ездил объясняться с руководством гимназии… Разумеется, безуспешно…
Эх, этот бы очерк Власа Дорошевича будущим словесникам, как клятву Гиппократа будущим медикам!..
4
А как бы мне хотелось оказаться в сегодняшнем классе на уроке литературы. Так, незаметно, где-нибудь на последней пустующей парте. И вдруг услышать:
- Братцы! Знаете, а ведь творчество – это же натуральное хулиганство! Ежели разобраться. Дерзкое проникновение в «банк» человеческой души. Да, да. Правда, надо сначала оговориться: хулиганство бывает двух видов. Одно банальное, скучное. Уж вам-то, поди, знакомое. Скажем, сбить электрическую лампочку в подъезде. Или изобразить незамысловатую комбинацию из трёх букв на стенке лифта. Граматёшка позволит…
А есть хулиганство Высокого полёта, высокого свойства. Мне оно более симпатично. Пушкина все знаете. Ну, как же, Александр Сергеевич «солнце русской поэзии». А что вытворяет?! Роман. Да ещё весь в стихах. Одно это – какая дерзость. «Евгений Онегин». Как заметил критик: не роман, а целая «…энциклопедия русской жизни». И во первых же строках, первой главы:
Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил,
И лучше выдумать не мог;
Его пример другим наука:
Но, Боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же чёрт возьмёт тебя!..
Это ж надо, так о родном дяде! Обвинять «полуживого», почти при смерти человека в «низком коварстве»?! Это ли не черствость, не хулиганство. Самое настоящее, самое махровое. Но какое при этом тонкое. Какое изящное. Какое Высокое. Высокое, потому как герой, несмотря на недоброжелательные мыслишки, всё же подушки поправляет… Лекарство подносит… Ни на шаг не отходит, сидит с больным и день и ночь… А ведь мог бы и «отмазаться» как-то от унылых хлопот. Но нет. Вот он Пушкин!.. Ну, кому ещё, как не ему однажды сказать: «И милость к падшим призывал…»
И пошло и поехало! Да вспомнить «Прогулки с Пушкиным» А.Синявского… И началось бы пиршество духа. И не принять в нём участия было бы просто невозможно. «Заразная» атмосфера, созданная знаниями и духом толкового словесника, втянет – уж точно. Сердца ребячьи распахнутся и станет ясно: автор живой, без «хрестоматийного глянца», здесь – рядом. Рядом с нами…
Через искромётность и живость, через глубину грусти и печали, через глубину мысли и чувства, может, и станет тогда Александр Сергеевич каждому действительно солнцем…
…А как бы мне хотелось, чтобы ребята услышали от своего учителя размышления о природе юмора, его значении. В том смысле, какой имел в виду Г.Бёлль: «…указывать на возвышенность того, что общество сочло отбросами, объявило хламом». О печали, без которой, по словам Бёлля, «…юмор не сможет стать самим собой». О той печали, без которой маленький клоун не стал бы великим Чарльзом Спенсером Чаплином. Ведь смысл искусства в конечном счёте: наши смех и слёзы.
Известный проповедник Александр Мень мечтал написать о юморе Христа. Сама идея не дерзость ли, не «хулиганство» ли? Жаль вот, не успел этот удивительный человек осуществить свою мечту…
Услышать бы серьёзный разговор об авторской песне, так называемой «бардовской», о тюремной, блатной, воровской… Понятное дело, говорить об этом очень трудно. Как о «взаимоотношении полов…» Но надо. Как не крути, это целый пласт культуры. Между прочим, всегда подпитывавший Высокое искусство. Можно вспомнить дневники Ф.М. Достоевского… И не зря же Александр Сергеевич, в своё время, выговаривал Вяземскому, стыдил его за незнание «скандальных» стихов Баркова. « А ещё собираетесь поступать в Университет», - шутливо пенял он ему. И тут надо иметь ввиду вот что: когда о «щекотливом» ведёт речь существо одухотворённое чистотой помыслов, то никакая грязь не пристанет ни к нему, ни к слушателям…
…Много школ повидал я в детстве от Усть-Нарвы до Верх-Нейвинска под Свердловском. Уж так ложились карты житейских обстоятельств. Но вот не встретил словесника такого «калибра», о каковом здесь размечтался.
И, вместе с тем, живёт во мне глубокая уверенность в том, что таковые есть, существуют. О них я слышал от тех, кому повезло более чем мне. Их мало, конечно. Жаль… И дело не в слабой оплате труда. Об основных причинах я говорил выше. Главное же: труд сей требует Призвания. Дара. Мужественного самоотречения, может. Словом, очень многого требует… Ведь такому педагогу надо быть адекватным масштабу личности сотворившей чудо книги - чудо печатной словесности…
5
Противостояние Добра и Зла – вечная данность. Победа одной из этих сил, возможно, закончилась бы для человечества грустно. Нарушился бы некий баланс. Потому не будем тешить себя иллюзиями «светлых перспектив». Таких перспектив не будет. Проблемы будут только усложняться. Но вечным будет желание человека превозмочь себя. Желание остаться Человеком. Желание прожить достойно, не творя пакостей. Трудно. Мало кому удаётся… Но это единственный путь сохранения всеобщей мировой гармонии. Единственный путь сохранить живую связь с Божественной природой. Сохранить личность в себе. Этим дышит искусство. В этом его мужество. В этом и мужество школьного словесника. Помогай ему Бог…