Стихи и проза | Цепи одной литые звенья |
|
* * *
Все от щедрот Господних:
и солнце, и вода,
и дождичек –
сегодня,
а завтра –
холода;
Восторженность букахи,
когда она летит,
и лай большой собаки
совсем не злой на вид.
И только лишь улыбка
случайного лица, –
та золотая рыбка, –
что прямо
на ловца…
Пожалуй, происходит
совсем наоборот –
пускай не по погоде –
от нашенских щедрот.
* * *
Горячих щей налили миску.
И голод, чувствующий остро
как пар мясной щекочет ноздри,
как пышут масляные диски,
спешит расправу учинить
над беззащитною капустой –
когда в твоем желудке пусто,
пускай уж, так тому и быть!
И не сравним – помилуй Бог! –
ни с чем в минуты насыщенья
печи прекрасное терпенье –
тот хлеба тёплого кусок.
* * *
Лежит Земля роженицей.
Слаба.
Отмучилось
ее пустое лоно…
Росинка – пота
капелькой соленой
ползет по темной
выпуклости лба.
Зерно смололи люди.
На засов –
уже давно мешки с мукой
в амбарах.
А ей – Земле – за муки,
как подарок –
тугая медь
забытых колосков.
ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ
Мне знаком
цвет воды в Неве,
Волге и Енисее
настолько,
что когда я
произношу их имена,
мои глаза
отчетливо различают
каждую из них
по её цвету,
хотя
эти цвета отличаются
едва уловимыми
оттенками.
Интересно,
какого цвета вода в Сене?
В цвете воды,
каждой реки,
есть что-то от неба,
под которым она живет.
И я пытаюсь представить себе
небо
над вечно прекрасным
Парижем –
вечернее небо над Сеной.
* * *
Прекрасны глушь и одиночество.
Как неминуемо они
скребком тишайшей тишины
в нас гарь
выскабливают дочиста.
Как помогают нам опять
себя найти среди развалин
иллюзий наших – где едва ли
могли всей грудью мы дышать.
Сильней житейской благостыни, –
по нашим шумным временам, –
в нас тяга смутная
к лесам,
полям и запаху
полыни.
* * *
От весел веселых –
на весла тоски,
осенний проселок
с дождями раскис.
С дождями и холод
осенних ночей –
веселья осколок –
стекло ноябрей.
Былого веселья
веселых забав
расколот свирели
прекрасный сустав.
В той трубочке полой
песня Реки
от весел веселых
веслам тоски,
но веслам печали
не знать никогда,
как песни звучали
весеннего льда.
* * *
Петухи, петухи на селе!..
Исполать вам,
горластые птицы!
День,
готовый над миром разлиться,
не с того ли
навеселе,
что багровая краска восхода
ваших гребней коснулась
с утра,
что гортанное ваше
«Пора!»
не нуждается
в переводе?!
И –
нацелены в ставни селян –
ваши горны
спасут от прорухи:
просыпаются
тёмные руки,
по которым тоскует
Земля.
* * *
Природа русская – проклятье,
любовь отравленной души,
о, как ты можешь присушить…
В ночах рассудком
не понять мне:
своей бесхитростною силой
о, скольких ты с ума
сводила,
все оставаясь
сердцу милой –
все той,
какою ты витала
в глазах печальных
Левитана.
* * *
Подолгу дремлет в куще полумрак –
он в заговоре с тяжестью росинок
и с чернотой воды
в следах лосиных,
он заодно
со спячкою коряг.
Он тщится этой дремой остудить
листа надежду на сердцебиенье,
когда комочек
в сером оперенье
начнет от песен
собственных знобить.
Но на вершине той могучей ели
какое чудо! Только вот сейчас
зажглась рассвета
первая свеча:
янтарной шишкой
светит еле-еле.
* * *
Плетутся уставшие ноги,
и глаз потерял остроту.
Все думаю: «Вот уж приду…
ужо доберусь до берлоги…
Достану сухой бересты –
(добро – заготовлена впрок) –
чаек заварю – чифирок…
Вот только б себя донести,
а там – всё на свете просплю.
Устрою себе этот праздник –
блаженствовать долго без задних
в своем деревенском углу».
Но утром –
как новые –
ноги
без спроса пошли за порог,
и взгляд оторваться
не мог
от дальних берез
одиноких.
* * *
Вчера горел в крови огонь
и солнце умещалось в сердце,
в глаза – распахнутые дверцы –
врывался мир со всех сторон
поющий,
яркий нестерпимо…
Сегодня же…
Крушенье Рима,
развязка вечного
Шекспира.
…А солнце что?..
Оно невинно,
когда в тебе его
не видно.
* * *
Рассветный луч толкнулся в раму
и солнце,
не разбив стекла,
по подоконнику
стекло
под ноги стула,
на пол прямо;
занозы ночи удалить
прозрачным кончиком
иглы
ползло по коврикам
в углы,
пока совсем
не разбудило
толпу заспавшихся
пылинок.
* * *
…А за окном
крыло вороны,
продрогшей рощицы
трагизм…
И этот мелкий
прозаизм
чьему-то сердцу
знак урона.
* * *
Я сумерки люблю. Они
звучат раздумьями Шопена,
когда под клавишною пеной
домов темнеют валуны;
когда сгущаются,
объемля,
миры – наш бренный
и надзвездный;
и фимиама сизый воздух
не покидает эту землю;
и угасание деталей
дает простор воображенью,
и перспектива – отраженье
твоих душевных колебаний:
ты волен в прихоти своей,
И, вдохновеньем опаленный,
ты создаешь свои законы
из бликов света и теней.
* * *
В кузове лежу на сене
и от ветра, видно, пьян,
если это наслажденье
тем, что пьян я
в дрободан.
Эта летняя дорога!..
Слева лес и справа лес,
месяц выглянул немного
из-за леса и исчез;
и опять темно и ветер –
только звезды над тобой
на бескрайнем этом свете
все мерцают в разнобой;
и как долго б не летели, –
эти звезды у лица, –
и вершины темных елей
вдоль дороги… без конца.
* * *
Вот и приехали!
Эта изба
с полу истлевшей
ладонью у лба
будет нам домом –
кровом для нас,
я уж предчувствую
то, что нам даст:
Ливни и солнце,
шепот берез
и откровения наши
до слез;
запах герани,
скрип половиц
и щебетанье
под окнами птиц;
может быть,
малость
удачи в труде
вилами даже
пускай по воде…
То, что хотела
душа, получай!
Вольному –
воля,
спасенному –
рай!