Стихи и проза | Цепи одной литые звенья |
|
* * *
Перекликаются
грома
то где-то спереди,
то сзади
и, намолчавшиеся
за день,
не поспешают
по домам.
Теперь пошло.
Дошло до споров;
упреков вздорных,
от которых
устанут, видимо,
не скоро.
И так в сумятице
прольют
парного дождика
бадью.
* * *
Запузырился тротуар,
о плиты плющит цокот капель,
и снова звон стекла о камень
и взрывы белые петард.
То на носках – пройдет прямой,
к трамваю бросится, – обратно;
то косо мягкой бахромой
ложится под ноги парадным;
то водостоку прополощет
луженое над лужей горло,
то – ну, как есть – большой и голый –
на голос чей-то через площадь
Опрометью. И не за то ль
оберегают мамы дочек,
что под бутонами зонтов,
закинув головы, хохочут?!
ПРЕДГРОЗЬЕ
Душная летняя ночь.
Томящая темная ночь.
Ни единой
медной копейки-звезды
не завалялось
на черном дне кошелька неба.
Тяжелое душное предчувствие
вплывает в тебя тихо,
как яхта,
парус которой минуту назад
был тугою женскою грудью,
трепетавшей от ласк
смуглой руки ветра.
…Но душная летняя ночь.
О, ядовитый хмель духоты,
гнет черноты неизвестности,
утверждающий
бессмысленность борьбы!
Все живое –
натянутая до предела
струна виолончели:
еще поворот колка –
и лопнет струна.
Что ты задумала,
проклятая ночь?..
И в ответ
спелое яблоко
грозового разряда,
отделившись от серебряной ветви,
глухо упало в траву.
«Наконец-то!» –
вскрикнули деревья
и с ними то,
что упало,
пораженное молнией.
И забытый, забытый ветер
ворвался в твои опавшие
легкие,
и крик твой:
«Наконец-то!»
Был похож
на первый крик
младенца.
* * *
Так вскинь же!
Вскинь!
Свою двустволку,
Гром!
Возьми на мушку
Душный жаркий полдень.
Смотри:
Земля,
Растрескавшимся ртом,
В мольбе о том же,
Бредит плодородьем.
* * *
Слоновья походка
грозы
настигнет,
когда над опушкой,
средь туч,
непомерно распухших,
эмалевый росчерк
узришь.
Но ветра
внезапный обвал
за валом несет
интервал:
тот миг тишины
низвергал,
казавшийся плачем
навзрыд,
шуршащий полет
стрекозы.
* * *
На пригород,
его округу,
веревки
с бельмами белья;
на запятые
воронья,
на брюквы зелень,
стрелы лука;
на риск успеть
с сеноубором
на петухов,
на толь уборных,
на треух –
деда под забором
со звуком
выбитого клина
Сорвался с неба
грузный ливень!
* * *
Я думал дожди эти скоро
изыдут из чрева небес,
и лес
из-за мглистых завес
проглянет
набрякшим забором.
Но день проходил
и за ним
другой выступал
навесным
и падал
со стоном глухим,
и в окнах
средь шума разбоя
лицо
отражалось рябое.
* * *
Гроза прошла. Все ожило вокруг.
Вот подорожник поднимает латы
И, пикою тряхнув молодцевато,
Уже забыл про давешний испуг.
И в птичьем горле зарождался звук.
Искусство пенья для природы свято:
Ушною раковиной вымокшего сада
Она тебе внимать готова, друг.
Тяжелых капель серебро висит
На согнутых запястьях у сирени,
И облачко с высот глядит.
О, можно ли смотреть ещё смиренней,
Когда он есть благо знойных дней
И, между тем, вместилище страстей?!.
* * *
Утро было ли – нет?
День ледащий,
весь по маковку
в волглом тумане
подбивает заборы
и тянет
уплывать
от завалинок дальше;
тянет прелью
древесной коры,
только оттепель
все норовит
притушить, приглушить
и укрыть:
вместо звона
ведра и цепи
кто-то там у колодца
сопит.
* * *
Опять канонада грозы,
руль сорван
напором дождя –
качается леса ладья
и молний
мелькают бразды;
в зеленую краску
бортов
опять ударяют
ветра,
опять – не когда-то
вчера –
не видно совсем
берегов;
опять эта жажда
лица,
закинутой вверх
головы –
опять это счастье…
и вы не ищите
жизни конца.
* * *
Заволокло окно туманом.
Не видно леса и небес.
Который час?.. не скажешь без
Часов: там поздно или рано.
Быть может, там уже встают,
Чаевничают птицы, звери;
На килограммы, метры мерят,
Творя нехитрый свой уют.
А может быть, они как тут:
В ладонь – небритость подбородка,
На стул коленями… и кротко
Все солнышка сидят и ждут.
* * *
На дождливой на заре
До чего же сладко спится,
До чего же не лежится
Нашим душам на одре:
Все витают вместе с телом,
Только дождик тук да тук.
…Снова выступил петух
С сообщение незрелым.
* * *
И комары, и я –
мы здесь одни.
Но ночь.
Но выспаться бы надо…
Но…
пики выставив,
парадом
шли.
Спасу не было
от них.
К утру
рассвет окрасил дали.
И можно было
засыпать.
Угомонилась
божья рать –
носы бойцов
колоть устали.