Стихи и проза | Занимательный бюрократизм |
|
Занимательный бюрократизм
или Сборник задушевных инструкций и головотяпских историй, пересыпанных фразами для служебного пользования времён 60-тых - 70-тых
(продолжение)
КАК РАДОВАТЬСЯ ТОМУ, ЧТО У НАС ВСЕ ДОМА
Казалось бы пустячок: у нас все дома. «Подумаешь, это норма, – буркнет какой-нибудь мизантроп. – Чему тут удивляться да ещё и радоваться?»
Не доверяйте брюзжащему тону такого представителя человеческого братства. Вы только вдумайтесь: у Вас все до единого дома! Все-все!.. Вдумались?! Ну?!. Не ощутили ли Вы при этом трепет радостного чувства, пробежавшего по всем членам Вашего организма. Увы, чувство это мимолетно, как дуновение. Поэтому практикуйте, культивируйте, лелейте в себе это чувство – учитесь радоваться тому, что у Вас все дома.
Как учиться? А так.
1. Сосредоточьтесь и прикиньте: кого нет. Разумеется, 500 рублей, ушедшие на приобретение пучка морковки к серьезным пропажам, по текущим временам, относить вряд ли стоит.
2. Отсутствующих немедленно водворить на место. И уж, пожалуйста, не спускайте с них глаз.
3. Потрите одну руку о другую. Можно после этого хлопнуть в ладоши. Этакий хлопок, исполненный оптимизма.
4. Теперь рассмейтесь, по возможности естественным разборчивым смехом.
5. Если окружающие поинтересуются: «Все ли у Вас?..» Можете, продолжая смеяться, с полным основанием ответить: «Все, все...» И добавьте, только душевно-заинтересованно, без сарказма: «А у Вас?..»
НЕ РВАЧ, А ВРАЧ,
или
ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЕ ТОНКОСТИ
рассказ
В полдень люди, известно, мало ездят. К полдню, кто на работу собирался, тот, уж верно, добрался туда. А кто не собирался, тот не спеша в поликлинику намыливается бюллетень продлить.
В такое время таксёрам самый раз дух перевести. У обочины встать. Над газетенкой свежей вздремнуть. Или, скажем, оглядеться окрест: мол, в ту ли сторону крутится матушка Земля. А заодно с коллегой переброситься словом, другим. Раз уж время такое...
– Ну что, Павля, какой день баранку крутишь? – спросил не столько состарившийся, сколько заматеревший на линии, Михалыч. Спросил у молодого, покрытого зеленой кожурой Бумажкина.
– Восьмой, – Павля поспешно полез навстречу старшему из своей потрёпанной машины.
– Ну и как? – на волевом лице Михалыча заиграли морщинки-хитринки. Похожий на хоккеиста Фетисова, и плечи такие же, и ноги толстые, он навалился на капот Павлиной машины. Только железо жалобно мяукнуло под стальным Михалычевым локтём.
– Тяжеловато пока, Викентий Михалыч. Не привык ещё, – от смущения Павля достал новенькие права и в пятьдесят восьмой раз стал читать что там написано.
– Небось, ту даму с телевизором проводил до самых дверей?
– Проводил. Как полагается, – вздохнул Бумажкин. – Лифт не работал. Пришлось ящик тащить на седьмой этаж. Аж взмок.
– На чай-то дала?
– Давала. Не взял. Так она заплакала чего-то, а потом ругаться начала на чём свет стоит... А за что?
– Эх, ты, не обтёртый калач, – усмехнулся Михалыч. – Она-то решила, что тебе мало показалось. Вот каким ты ей глянулся. А ты должен быть в глазах клиента не рвач, а врач.
– Как это? – опешил Павля.
– Ка-ак... Курсы курсами, а учиться надо и дальше. Пошли.
Через минуту они сидели в машине Михалыча.
– Так вот, Павля, – наставительно начал тот, – взял ты, положим, седока. Перво-наперво выйди и захлопни за ним дверь.
– Ещё чего! У нас с лакейством когда покончено.
– Да ты слушай сюда, рыбья голова! Опытный клиент и сам как надо хлопнет. Но ты всё равно выйди, не ленись. Будто про себя, не громко так скажи, между прочим, про сквозняки, простуду или грипп Гонконгский. Понял? Так скажи, чтобы забота твоя прорезалась. Кто ж такого не поймет. А как понял, считай, клиент твой. Уж ему, глядишь, не жалко рублевик или какой пятерик на перевыполнение...
Павля недоверчиво уставился в широкое лицо Михалыча.
– Теперь другое, – продолжал наставник. – Разговаривать научись с клиентом про то да сё. С приезжими особенно. Вот, – Викентий Михалыч вытянул откуда-то из-под себя брошюру «Пешком по Петербургу», - купи себе такую. Назубок выучи. Будешь клиентам между делом памятники показывать. Иные очень это любят. Так с тетрадками-блокнотами и ездят. С такими не спеши. Чтобы записывать успевали. Понял?..
– Ага.
– Ещё вызубри где какие магазины – салоны. Как торгуют, на какую валюту. Это для тех, которые без блокнотов приезжают – на записях экономят. Скорее время, а не бумагу. Таким чихать на скульптуры и памятники архитектуры. Им магазины подавай. Кооперативные, фирменные, конечно...
– Надо же какие тонкости, – изумлённо протянул Павля.
– Это не тонкости, это мелочёвка, – снисходительно буркнул Михалыч. – Главное, чтобы счётчик тип-топ работал.
– Счётчик?! Да ведь как же, чтобы счётчик не тип-топ?.. Такого и быть не может!
– Ну, малохольный, - сокрушённо, но жалеюще покрутил головой Михалыч. – И что мне в тебе по душе, так это твоя простота лапотная. Через неё, может, я к тебе и привязался. Помочь тебе хочется. Чтобы ты скорее человеком становился нашим. Вот гляди: сколько у меня на приборе?
– 00 – руб, 00 – коп.
– Так. А сейчас? – и Викентий Михалыч очень осторожно тюкнул по счётчику ногтем. В счётчике что-то мягко цвиркнуло. Слабенько цвиркнуло, хотя ноготь у Михалыча был с мальнькую черепашку.
– 13 – руб, 45 – коп Да-а... – Павля хлопал светлыми безгрешными глазами.
– Ну-ка, назови мне какую хошь выручку. Для примера, и Михалыч сбросил ключом кассу на нули.
Лоб Павли покрылся испариной. Он заёрзал на сиденье, не в силах остановить парочку кувыркающихся в голове цифр.
– 26 – руб, 60 – коп, – выпалил наконец.
– Так. Заказано. Теперь смотри сюда, - Викентий Михалыч прикоснулся к прибору два раза. Во второй раз чуть мягче, чуть нежнее.
– 26 – руб, 60 – коп , - прочёл Павля. Закрыл глаза. Открыл. Перед ним все та же заказанная выручка. – Чудеса-а!..
Михалыч только довольно хмыкнул:
– Перенимай опыт, пробуй. Сам.
Павля попробовал.
– Ну, ты, полегче! Машина новая и не твоя. Дорвался... Что слон в посудной лавке. Того гляди торпеда провалится или стойки поведёт.
– Не боись, Михалыч! – Павля уже ничего не слышал.
С пятого раза у него получилось 93 руб. Он даже испугался: вдруг в приборе всё не встанет на места. Но Викентий Михалыч подправил как надо.
Бумажкин побежал к своей машине.
Попробовал у себя. Получалась ерунда – одни коп.
Подошёл Михалыч. Сказал, чтобы с наукой не спешил. Мол, всё придёт само. Но где там! Павля шуровал, будто перед ним был не счётчик, а игральный автомат. Этот безрукий бандит.
Но вот он оторвался от дела. Поднял на Михалыча потное красное лицо. В глазах стояло: «Нашел дурака, да?!»
– Это что же?.. – сурово сказал. – Перед носом клиента так шалабанить?..
– Эх ты, валенок катанный. Шалабанить... – с презрением процедил Михалыч. – Марфутка сельская. Пылищи на ушах... Шалабанить...
– Ладно тебе, Михалыч, - оборвал его Павля. – Так как?
Михалыч качал головой. Цокал языком. Молчал. Думал: дитё перед ним или интеллект заторможенный? Вспомнил: дурака учить – только портить.
– Так как, Михалыч?!
– Ладно, – махнул тот рукой. – Вижу рвёшься к знаниям. Раз так, скажу: тут-то, Павля, и начинаются самые тонкости нашего дела...
– Не тяни, давай. Тонкости.
– Давать так давать. Слушай. Скажем, еду я с клиентом. Всё тип-топ. Всё нормально. На тихом участке давлю тормозок. Говорю так, между прочим: «Вон самолёт из Сухуми летит». Сразу, конечно: «Где?», «Покажите!» Завязывается интимный базар. Ля-ля-ля – тополя: фрукты, цветы, отпуск, то да сё. Иной запевает: «О, море в Гаграх!..» Словом, в салоне тёплая дружеская обстановка. Полная психическая совместимость. Как у космонавтов на орбите. Тут я слегка кашляю или чихаю и... произвожу операцию. Под таким вот наркозом. И всё душевно, всё в тоне, в общем русле. Потом, когда расстаёмся, так и руки жмут. Желают успехов в семейной и личной жизни. Я от ихних лишних червонцев никогда не отказываюсь. Принципиально. Люди ведь от души... – Михалыч подмигнул Павле. – Погоди. Придёт опыт, заведёшь постоянных клиентов. Вот уж где лафа...
В это время к стоянке подошёл автор этих строк.
– Мастера, добрый день. Кто на Охту не прочь? Мне по пути.
Смерял Викентий Михалыч клиента профессиональным взглядом.
– Давай, Павля, – сказал. – Вот тебе и клиент. И чтоб всё было, как учили.
ВЫ СЕЛИ В ЛУЖУ, КАК ОБСУШИТЬСЯ?
Вы сели в лужу. Что ж, бывает.
Необходимо обсушиться.
Иные думают, что достаточно снять одежду, выжать её и повесить на батарею. Какой примитив мышления!
Во-первых, не распространяйтесь по тому поводу, что Вы сели в мокрое. Сами понимаете, хвастаться тут нечем.
Во-вторых, сочините не мудрящую притчу, по которой Вы выступаете в роли сажающего в лужу, а Ваш ближайший коллега или дальний знакомый в роли садящегося.
Рассказывайте свою байку направо и налево. Рассказывайте в снисходительном тоне, не без улыбки. Слушатели непременно оценят Вашу находчивость, а кое-кто и Ваше тонкое умение переводить стрелки.
Восхищение окружающих – и есть чаемая Вами обсушка, в которой Вы так нуждались.
Со временем Вы окончательно уверитесь, что имевший место конфуз произошёл действительно не с Вами. В истинной обсушке это – главное.
Фразы для служебного пользования
Глаза не открывались. Им было стыдно за организм, принявший внутрь такое количество горячительного.
У входа в мэрию стоял туз с лицом трефового валета.
Из устных показаний спасённого: «Я не помню как я упал в воду. Помню только, что сразу забурэхтался».
– Интересно, как разговаривают композиторы по телефону? Неужели как все люди?!.
Истина, которая глаголет устами младенца, не солидна.
Отращивал усы, а они росли у брата.
– Сфотографируйте меня с собакой!
– Петя, но у нас ведь нет собаки.
– А вы сфотографируйте!..
По улице бежал человек и кричал: «Закатайте! Закатайте его в консервную банку!»
Пьяный водитель мотоцикла налетел на милиционера.
– Вы что же, не видели, что перед вами человек?
– Я думал, он в будке.
– Заберите у меня всё! Оставьте меня в покое на голой зарплате.
КАК ОБЪЕЗЖАТЬ НЕОБЪЕЗЖЕННЫХ ЛОШАДЕЙ
Вы лошадник-любитель. Начинающий, но в душе любите этих животных давно. Так что выберите себе лошадь посмирнее. При этом доверяйтесь первому впечатлению.
Сам выбор – половина успеха.
Теперь озадачьте её – чрезвычайно важный момент в самом процессе объезжания. Как озадачить? Тут мы представляем полную свободу Вашей творческой фантазии.
Озадачили? Как следует?! Вот Вам и вторая половина успеха.
Теперь садитесь в седло да поживее, пока лошадь пережёвывает плоды Вашей фантазии.
В седле желательно сидеть правильно и непринужденно. Во всяком случае лошади должно казаться, что в следующий раз Вы позволите и ей самой посидеть на Вас так же правильно и вальяжно.
Примечание: инструкция о правильном сидении в седле нами не предлагается, т.к. нахождение в седле около 10 секунд – это ещё не профессиональное сидение. Наша же инструкция (уточняем) освещает именно этот скоростной способ объезжания необъезженных лошадей.
«ЭФФЕКТ ОБАЛДУЯ»
рассказ
Тёмное, но далеко не раннее утро. Дует ветер со снегом. И, как не прячешься в воротник, всё ощущение такое, будто в лицо тебе тычат мокрым холодным помазком.
Трамвайное кольцо. Люди ожидают, когда придёт транспорт и повезёт их к кафедрам, лабараториям, исследовательским полигонам.
Народу с «дипломатами» и портфелями всё прибывает. Тягостный процесс ожидания убивается разговорами.
– Слыхали? На Полтавщину такой снегопад рухнул, что все собачьи конуры в сельской местности занесло. Животные оказались отрезанными от внешнего мира...
Благодатная Полтавщина была где-то. Отрезанные от внешнего мира собаки – тоже очень и очень далеко от этого сибирского городка учёных. Естественно, новость не вызвала интереса.
– А помните, на проспекте Курчатова прошлой зимой?.. – произнёс, чуть погодя, другой голос.
– Нет. Даже не слыхал.
– Вспоминаю, ходили разговоры...
– А что там стряслось тогда.
Новый голос привлёк к себе общее внимание. Всё-таки проспект Курчатова не в тридесятом царстве.
– Ну как же!.. Молодой кандидатик расчистил от снега тротуар возле своего родного ящика...
– Что-то такое слышал. Расчистил и цветными мелками нарисовал не то кроссворд, не то температурный график плазменных обращений.
– Да нет! Банальный кроссворд.
– Ай, какая разница! Дальше-то что?
– Дальше... Дело было утром. Народ спешил в институт. А на пути – коллега. Да ещё с таким кроссвордом. Словом, никто не прошёл мимо. Но, как на грех, нагрянула в то утро очень высокая комиссия из столицы. Ходят её члены по вымершим лабораториям и кабинетам. «В чём дело? – думают. – Не поотравился ли творческий коллектив каким-нибудь свежеразработанным составом?» Один член выглянул в окно проверить как убираются от снега дорожки вокруг здания. В глаза ему бросилась толпа, похожая на отпочковавшийся пчелиный рой. «Вроде что-то дефицитное выбросили. Вон как штурмуют ларёк. Обыватели...» – было подумал он. И тут узнал в одном из толпившихся директора института. Телефон в данном случае помочь не мог, пришлось кричать в форточку. И это не помогло. Комиссия в полном составе спустилась вниз, выяснить в чём там всё-таки дело. И, представляете, тоже застряла. У того кроссворда. Да так, что двое приезжих, явно южане, обморозились. Не в жилу оказались им наши морозики... Так что чего там говорить про каких-то собак на Полтавщине...
– Да погодите вы с собаками! Ну и как? Помогла комиссия разобраться с кроссвордом?
– Если бы это был кроссворд... – и рассказчик многозначительно умолк.
– Да, да, я слышал, что это был не кроссворд и не температурный график, а пучок характеристик...
– Почти угадали. Это были мнемографики последнего эксперимента отдела. Секретные...
– Выносить графики зимой на улицу?! Какой абсурд!
– А что? Неужели не ясно, что в лаборатории эксперимент заклинило. Никак не вытанцовывалось то, что должно было сплясаться.
– Простите, товарищи, я не сведующий, далекий от науки, – сказал человек и с виду-то похожий на электрика по обслуживанию, – понял всё так: ученый вышел к народу, чтобы народ поправил где надо, если учёные ошибаются. Так что ли? – смиренно заключил он.
На далекого от науки посмотрели как на прокажённого. Само его присутствие на трамвайном кольце казалось нелепым.
– Народ... Поправил ученых... – с обидой передразнили его.
Электрик по обслуживанию был готов провалиться от стыда. Но неожиданно подоспела помощь.
– А что? В опрометчивом высказывании товарища всё же есть рациональное зерно. Вспомните. Существует же у нас «эффект свежего глаза» или «эффект дилетанта». Скажем, в нашем НИИКАША среди молодёжи более в ходу «эффект обалдуя».
– У нас он тоже так называется.
– Странно, а я что-то с подобным эффектом не сталкивался.
В чём его суть?
– Вы, собственно, учёный?
– Нет, инженер, – с явным смущением сознался инженер.
–Гм... Как бы это попроще... Короче, когда в исследовании заклинивает, когда оно заходит в тупик, приглашают дилетанта. Скажем, человека, занятого в другой теме или области. Тот ходит, присматривается, принюхивается. Всё у него вызывает изумление. Неделю, другую шляется по кабинетам. И однажды,
когда уже было подумывали заменить его другим обалдуем, он говорит: «Братцы, а у вас, кажется, эта кривая не в ту степь колосится». Или «Чего это вы забор поставили на пути нейтронов? Поставьте-ка его лучше на пути протонов, а нейтроны в какую-нибудь авоську с миллимикронной ячеёй загоняйте». Тут кто шлёпает себя ладошкой по вспотевшему лбу. Кто срывает галстук и топчет его ногами: «Братцы, а ведь свежий глаз прав! Мужики, а обалдуй прав! Как же мы такой пустяк прозевали?!» «Качать обалдуя!» Глядишь, обалдуй оказывается в соавторах работы представленной на соискание государственной премии.
– Так уж и государственной... Скажите лучше чем кончилось с кандидатиком тем? Нашёлся на него обалдуй?
– Нашёлся.
– И что? Лауреатство, докторская?..
– Как бы не так. Кандидатика попросили. По собственному... Ещё хорошо отделался.
– Понятно. Вылез с секретной работой на мороз...
– Нет. Тут другое дело...
– Простите, а обалдуй? Ему-то что-нибудь перепало? Или тоже попросили? – нетерпеливо спросил инженер.
– Вот вы зря перебили. Обалдуй... Кандидатик тот молодой оказался, зелёный. Забыл основное правило: с обалдуями не спорь. Бесполезно, хлопотно. А тут обалдуй оказался ещё и председателем высокой проверочной комиссии. Той самой, из Москвы. Ему все лавры и достались...
– Товарищи, товарищи, транспорт подан!
Все бросились к открывшимся дверям трамвая.
В КАКИХ СЛУЧАЯХ СТАВЯТСЯ ТОЧКИ НАД «И»
Надеемся, Вы без труда догадались: когда это «И» ещё и краткое. Выглядит оно вот так «Й».
Заметно и невооруженным глазом, что две точечки над «И» соединены лёгкой аккуратной скобочкой, напоминающую всем нам венецианскую гондолу.
Это изящное графическое сооружение, по мысли любого Полиграфа Полиграфыча, придаёт букве лаконичность и краткость. На наш взгляд вполне убедительные.
ИНСТРУКЦИЯ
ПО ПОДБОРУ НОСИЛЬНОГО ГАЛСТУКА
Заблуждаются те, кто полагает, что носильный галстук служит только для уберегания организма от простуды. А между тем, появление мужчины в современном обществе без носильного галстука связано с риском быть в упор не узнанным членами общества. Согласитесь, это – посерьёзнее любого простудного заболевания. Рекомендуем идти в ногу со временем.
Какой выбрать галстук? Какой повязать узел? Любому определённому моменту человеческого бытия соответствует определённый цвет, орнамент и узел галстука.
Тем, кому предстоит деловая карьера, кому мечтается занять в обществе положение повыше, необходимо знать следующее.
Галстук с маленьким узлом, цвет синий, рисунок абстрактный, черным по синему означает: «Мне присущ здравый смысл. Со мною можно договориться».
Тот же галстук, но коричневого тона, означает: «Мне нравятся Ваши глаза, но не нравятся Ваши брови. Пожалуйста, причешите их, приведите в порядок».
Галстук серый с искрой. Узел средний. Широкая часть галстука закрывает пряжку пояса. Означает: «Занимаю должность ниже той, которой достоин. Прошу учесть, что это временно».
Тот же галстук с красной молниеобразной линией по всей длинне означает: «Женщинами увлекаюсь, когда нет возможности их обойти. Зато играю «мизер», ухожу, как правило, неловленным».
Галстук цвета кофе с молоком. Рисунок: белые окружности в хаотическом порядке. Означает: «Кое-что у Вас со мной не выйдет. Поищите дурака в другом месте».
Галстук чёрный, гладкий, без декоративных вольностей, узел – средний. Означает: «Вы не хотите, но Вам придётся».
Галстук цвета земляничного мороженого, узел большой с изображением геометрических фигур чёрным по кремовому. Означает игривое: «Я знаю, где пасётся счастье».
Галстук вишневого цвета, синие крапинки, узел большой. Означает: «Вы меня не устраиваете, проходите мимо. Следующий!»
Галстук белый, курортного образца. Под большим узлом желтый банан. Означает жизнеутверждающее: «Я если Ваш, то только на часок». И т.д.
Примечание: галстук, его смысловое значение, истолковывается верно лишь на фоне белой рубашки. Для рубашек другого цвета, а также ковбоек, заменой галстука может служить скромная алмазная булавка.
СОТВОРЕНИЕ СОНЕТА
рассказ
Поэт Роман Отлупцуев взял в руки гусиное перо из полиэтилена, заправленное шариковым стержнем. С минуту раздумывал, откинувшись в кресле, и вдруг решительно стукнул кулаком по столу. Будь в руке настоящее перо, на чистом листе финской бумаги появилась бы натуральная чернильная клякса. А так – только боль пронзила правую руку. Вчера были за городом небольшой компанией. Помогая готовить шашлыки, Отлупцуев поранил пишущую руку.
«Хватит, чёрт побери, этой обыденщины! – пересиливая боль и неприятное воспоминание о шашлыках, произнёс он. – Хватит! Напишу-ка я вечно прекрасный, возвышенный... Столько понаписал и – ни единого... Как меня только в члены приняли?.. – Искреннее презрение к себе переполняло его. – Какой стыд!.. Какой позор!..
– Ромашка, ты чего там разоряешься? – послышался голос жены из соседней комнаты.
– Я разгоняюсь, а не разоряюсь! Сейчас я должен быть злым и голодным, ибо сытость чужда искусству. И вообще, сколько раз говорить, что когда я погружаюсь, ты должна исчезнуть, испариться, провалиться, размазаться по обоям! Ясно?!
– Ромашка, это – жестоко с твоей стороны! Я же жена твоя! И потом, я не знала, что ты уже погрузился в свой творческий процесс.
Последние слова жены привели его в тихое бешенство. Встать, пойти и размазать?.. Значило бы оторваться от главного дела и переключиться на второстепенное. Да и обои у них: по инструкции моющиеся, а на самом деле чёрт те что...
Он зло окинул письменный стол в поисках лишних, отвлекающих предметов. На глаза попалась сувенирная куколка из соломы. Подарок коллеги, привезённый из Гонолулу. От щелчка гонолульское произведение народного промысла исчезло со стола.
Отлупцуев вернулся к своим мыслям: «Великий Дант не презирал сонета...» Пушкин. Александр Сергеевич. Так сказать: «Великий Дант...» Напиши так я, скажут: «Что это еще за Дант? Мы, – скажут, – знаем великого Данте – на конце – «е». А вот Пушкину – можно. Все ему было дозволено, чёрт возьми...»
И вдруг он ощутил: в голову влетел «луч животворный Апполона». Заветный луч – первая строка. Она влетела сама – без понуждения. Легко и свободно.
Больная рука, перо, толкаясь, бросились к белоснежному листу финской бумаги:
Жестокий рок унес мою Любовь...
«Хорошо! – подумал Отлупцуев, хмелея от удачи, торопливо переводя дух, повторяя: «Жестокий рок...»
Слизнуло море малую песчинку –
выхватил он вторую строку из темного небытия тут же, как говорится, не отходя от кассы.
Жестокий рок унёс мою Любовь –
Слизнуло море малую песчинку.
Та – та – та, та – та, та – та – та...
Зазвонил телефон. Отлупцеув с раздражением снял трубку.
– Да. Ну, я! А?!. Занят! По горло. Говорю, занят. Творчеством! Не могу. Что?! А-а... Ладно, шут с ними, пусть приходят. Это наставничество у меня уже в печёнках сидит! Ладно, ладно... – он повесил трубку. – Жестокий рок унёс... – рассеянно повторил Отлупцуев, поднимаясь с кресла. Стал бродить по кабинету, глазами разыскивая гонолульское изделие.
Нашёл наконец, водрузил на прежнее место.
– Слизнуло море малую... – достал из стола журнал с последней публикацией. Открыл на нужной странице. Положил на видное место. Снова углубился в творческий процесс.
Услыхав дверной звонок, заложил перо за ухо, не спеша направился в прихожую.
На пороге стояли двое, нервно вздрагивающие. С рукописями. Начинающие.
Ироничная улыбка хозяина, его широкий приглашающий жест:
– Прошу. Вот сюда, в кабинет. Присаживайтесь где кому удобно.
Начинающие ошеломлены обилием книг в кабинете хозяина. По их спинам заячьим скоком мчались мурашки. А от вопроса:
– Так как, друзья, водку будем пить или коньяк? – они, будто по команде, выхватили расчёски и лихорадочно запричёсывались, словно в последний раз.
– Н-нет...
– Спа-асибо... – нашлись не скоро.
– Не приемлите принципиально? – усмехнулся мэтр.
– Почему? Приемлим. Как все. Изредка, по случаю.
– По праздничным событиям и по событийным праздникам.
– Неволить не стану, – в голосе Отлупцуева просквозили грозные нотки. Так – на всякий случай и для перехода от атмосферы «широкого демократизма» к атмосфере «трепета», которое так приятно щекотало алчущее самолюбие. – От кофеев с чаями, думаю, не откажетесь. А пока начнём с дела – демонстрации творческих лиц. Как, согласны?
– Да. Конечно, – произнесли начинающие, глядя в глаза мэтра обречённо и в то же время с надеждой на пощаду.
Тот выдержал паузу, сказал:
– Ну, давайте вы... Посмелее, кажется.
На середину комнаты вышел чернявый здоровяк, по самые глаза заросший бородой. Ноги в коленях у него подрагивали. Начал, держась за стул:
– «Урёмой охмурённый»
...Прусь по тайге
весь в мыле,
как чёрт,
а справа и слева –
горы.
Медведь.
Убиваю.
Теперь он вот –
незнамо по счету
который.
Я их перебил
на своем веку,
браток,
уже за полсотню,
но понял тогда,
что ещё могу
помимо того –
сегодня.
Ещё я понял... – читал долго, пока его не остановил Отлупцуев.
– Так. Хорошо. Теперь вы, – предложил он другому. Более застенчивому, с белёсыми поросячьими ресничками.
– «Застывшая Любовь».
Хотя была ты пионеркой,
Но знала много ты тогда...
Ах, Верка-Верочка –
Неверной
Зову тебя сквозь те года...
Кончив читать, не замечая дымящегося кофе, начинающие с жаром заговорили о том, что они хотели сказать своими стихами. Кого и чему научить. Конечно, имелись в виду дорогие будущие читатели. Пусть пока и далёкие от стихов, а потому немного глупенькие.
Незаметно разговор перешел к строфам и рифмам, к ямбам и хореям. Словом, к мелочевке поэтической кухни. Выяснилось, что автор «Урёмой охмурённый» не плохо разбирается в ямбах, но плохо в хореях. Зато товарищ его наоборот: знал толк в хореях, о ямбе же имел весьма туманное представление.
– А сонетов никто не пишет? – спросил Отлупцуев с загадочным выражением лица.
Начинающие разом вспотели.
– Н-нет...
– Вроде, не те времена...
– Напрасно вы так. Пушкина-то любите?
– Ещё бы!
- Бывало в школе проходили...
- В школе... – скривил губы Отлупцуев. – Помните: «Великий Дант не презирал сонета...» Одно слово – Пушкин! У классиков учитесь. Пишите сонеты. Хорошая школа, - мэтр подмигнул ошалевшим гостям. – По-дружески поделюсь с вами секретом: последний мой сонет начат сегодня. Буквально перед вашим приходом.
– Ка-ак?!
– Прочтите, пожалуйста!
– Ну что ж... Отлупцуев крякнул от удовольствия и начал:
Жестокий рок унёс мою Любовь –
Слизнуло море малую песчинку... – с чувством прочел он. – Ну, как?
– Да-а...
– Дальше, пожалуйста.
– Пока только эти две строки. Вы, так сказать, стали свидетелями сотворения сонета.
– Здорово! – разом выдохнули начинающие.
– А вы говорите: не те времена...
Ослеплённые начинающие ушли не скоро. Ушли, прижимая к груди книжечки стихов, подаренные маститым поэтом.
Отлупцуев снова сел за работу.
Жестокий рок...
Из глубокой сосредоточенности его вывел стук в стену.
– Ромашка, иди. Тебя будут показывать...
Какое-то время Отлупцуев стоял у стола, задумчиво раскачиваясь с пятки на носок, барабаня пальцами по столу. Очередная строка так и не приходила.
На повторный стук он вышел из кабинета.
– Посмотрим, посмотрим что они там из меня слепили, – пробурчал, устраиваясь в кресло у телевизора.
Через минуту он увлечённо отмахивал рукой ритм стиха.
– Ромашка, а держишься ты всегда великолепно. Губку-то, губку как нижнюю выпячиваешь... Опять на тебе галстук, который Самсонова подарила?!.
–Да подожди ты со своим галстуком! – из глаз Отлупцуева выпрыгнули такие два чёрта, какие в преисподней испугали бы и самого отъявленного грешника.
Кончилась передача. Отлупцуев ушёл в кабинет.
Жестокий рок унёс мою Любовь –
Слизнуло море малую песчинку.
Та-та-та, та-та, та-та-та...
В комнату неслышно вошла жена. Заглянула, привстав на цыпочки, через плечо Романа, увидела: «Жестокий рок унес мою Любовь...»
– Что-о?! – низкий, грубый стон вырвался из ее груди.
– Фу, чёрт! – вздрогнул от неожиданности Отлупцуев. – Чего тебе?!!.
В ее больших телячьих глазах стояли две слезины. Круглые, как китайские яблочки, готовые в любую секунду сорваться и покатиться.
– Как ты можешь?!. Бессердечный! Я еще жива... – и зарыдав, она бросилась в спальню. Добежала до кровати. Тут ей душевные и физические силы изменили, она упала.
Отлупцуев, чувствуя свою вину, тяжело сопя, пошёл следом. На душе скребли кошки: попробуй объясни ей, что строки сонета посвящены этой пустышке Самсоновой...
– Малышка, ну сколько я могу тебе объяснять, что я поэт, что мыслю образами, – как можно спокойнее говорил он, склоняясь над ней. – Когда же ты поймёшь, что это – стихи? Так сказать, условная форма выражения человеческого бытия...
– Не хочу понимать! – гневно выкрикнула она, открывая на миг красное решительное лицо. – Вечно у тебя семь пятниц на неделе. То говоришь, что мыслишь образами. То – что существуешь потому, что мыслишь. Вот и пойми тебя! И вообще, если ты сейчас не ляжешь, не успокоишь меня, то я не знаю что сделаю с собой. Вот тогда я действительно уйду и ты узнаешь...
– Ну, Малышка, нельзя же так... И потом, я не ужинал...
– Полюбуйтесь, он не ужинал! А кто обедал? А кто говорил, что должен быть злым и голодным для творчества? Ведь говорил?.. Утром встанешь и будешь работать, – чуть смягчившись, сказала она. – Только не пиши больше такую гадость. Ведь есть же у тебя хорошие произведения. Есть же... – слабые тонкие пальцы цепко сжимали запястье его руки.
Подавленный, Отлупцуев медленно расстегивал пуговицы рубашки.
Повесил брюки на спинку стула. Погасил торшер.
И пока он забирался под одеяло, в мозгу его, очень далёким расплывчатым светом уличной рекламы, вспыхивало: «Слизнуло море... Слизнуло море... Слизнуло...»