Стихи и проза | Чертополох |
|
повесть
(окончание)
10
И всё-таки рано было зиме праздновать свой приход.
В ветре проснулась озорная сила. Её надо было куда-то девать, и он начал расшвыривать облака из края в край неба, не давая им собираться в тучи. И только с шаром солнца ничего он не мог поделать. Яркое солнце стояло на якорях своих лучей. Оно держалось за землю.
Прямо на глазах оседали сугробы. Крыши домов обросли бородами сосулек. С них капало.
Пришла пора уезжать.
Андрей Николаевич ходил по дому, то и дело заглядывая в бумажку, оставленную Борисом Васильевичем. В ней обстоятельно было расписано что и как сделать перед отъездом.
– Закрыть крышку в уборной, натаскать туда сена. Замок обмотать полиэтиленовой плёнкой. Сделано. Пункт вычёркиваем. Дальше. Закрыть дверь на чердак. Идём на чердак...
Каждый раз, выходя, Андрей Николаевич следил за тем, чтобы кот не проскочил в двери. А тому не терпелось на улицу. Он отирался у порога то ли не понимая в чём дело, то ли делая вид, что не понимает. Но то, что его не пускают, он понимал. Ему это не нравилось, он нервно подёргивал кончиком хвоста.
Когда в бумажке были вычеркнуты все пункты, Андрей Николаевич собрал рюкзак, оделся.
– Василий, марш сюда! – строго произнёс он, правда, не очень-то уверенный в том, что команда будет выполнена.
Он ещё раз заглянул внутрь высокой кожаной сумки со шнурком в горловине, стоявший на столе. Там было всё в порядке: пусто, просторно, а на дне – тряпка.
– Кому говорят! – ободряя скорее себя, приказал он.
Кот стоял у порога и через плечо, с тоскливой обречённостью смотрел на человека.
Ждать было нечего. Крякнув, Андрей Николаевич подошёл к нему и решительно взял за шиворот.
Сопротивление было беззвучным и упорным. Кот расставил лапы, засунуть его в сумку оказалось непросто. Затянув, наконец, шнурок горловины, Андрей Николаевич умученно вздохнул.
– Так-то лучше, – сказал он, посасывая расцарапанный палец.
Вышли.
Оставалось повесить на двери замок и обернуть его, как требовала инструкция, полиэтиленом. Пришлось сумку с котом повесить на кол палисадника. Теперь руки были свободны.
Неожиданно из сумки раздался такой вопль, что связка ключей выпала из рук. Андрей Николаевич повернул голову. В верху сумки, в маленьком отверстии виднелись розовые ноздри Василия.
– Заткнись! – крикнул он и заторопился. Но в спешке всегда что-то делаешь не так. И пока он возился с замком, кот оглашал окрестность нутряным, душераздирающим воплем. И не мольба о спасении слышалась в этом крике, а горькая досада, обида на предательство человека.
Покончив с замком, Андрей Николаевич был готов прибить кота тут же на месте. Но вот он протянул руку к сумке и вдруг увидел как сорвавшаяся с карниза капля, хлёстко щёлкнула кота по носу. Андрей Николаевич даже опешил. Кот выл, царапал сумку, старался выбраться наружу, но капли били и били одна за другой. И всё по носу.
– Эх, чёрт! – в досаде на себя, инженер сорвал сумку с забора.
Кот умолк.
В конце села надо было выключить рубильник. Столб с рубильником стоял далеко от дороги. Пришлось снять рюкзак, оставить сумку и пробираться по сугробу. Возвращаясь, Андрей Николаевич увидел, что сумка лежит на боку. «Убежал, стервец...» – мелькнуло.
Но кот оказался на месте. Андрей Николаевич осторожно раздвинул горловину сумки и увидел тёмные расширенные зрачки, наполненные мукой.
– Ну, ладно, ладно, Василий, – стушевавшись, пробубнил человек. – Придётся терпеть. Иного выхода нет...
Кусты под тяжестью снега смыкались, образуя над дорогой белый тоннель. С его потолка нет-нет да сорвётся ком. Порою на голову, засыпая лицо, попадая за шиворот.
Идти было трудно. На этой заброшенной просёлочной дороге снегу было по колено. Как ни старался Андрей Николаевич нести сумку ровно, чаще приходилось её волочить. Рука с поднятой сумкой быстро уставала. К тому же, когда неожиданно проваливалась нога, сумка с котом ударялась о снег. От этой болтанки, потерявший голову кот, выл не переставая, сдавленно и безнадёжно.
В конце концов он накинул шнурок сумки себе на шею. Чтобы она не раскачивалась из стороны в сторону, придерживал её руками. Но так идти было ещё труднее. Он быстро взмок и тяжело дышал. Можно было бы лишний раз остановиться, перевести дух, но вытьё кота подстёгивало.
В редкие остановки, когда вконец спирало дыхание, а глаза заливало потом, он вешал сумку на сук, пальцами раздвигал горловину.
– Ну, подыши, подыши. Я вот спички забыл, а курить хочется, как тебе на волю.
Кот высовывал голову и мутными глазами смотрел по сторонам. Мелко дрожали кончики ушей. Ему уже ничего не хотелось. Какая воля?!. Казалось, он потерял всякое представление о ней. И только хрипло, не разжимая рта, стонал:
– Аа-уу-ыы...
– Не трави душу, слышишь?! Понимаю. Да и ты пойми. Видишь, снег какой. А если не растает, да ещё подвалит?
– Аа-уу-ыы...
– Человеческих слов ты не понимаешь, – и Андрей Николаевич, злой от бессилия, резко, с раздражением затягивал шнурок. – Пошли.
Далеко впереди показался человек. Человек шёл споро, быстро приближался. «По его следу идти будет легче», – подумал Андрей Николаевич, всматриваясь в размахивающую руками фигуру.
Поравнялись.
– Здравствуйте. Вот и встретились. Батенька, да на вас лица нет!
– Здравствуйте, Пётр Петрович. Дачу проведать?
На смуглых щеках Петра Петровича играл румянец. Всё лицо его, с тонкой, едва заметной сетью морщин, дышало удовольствием от прогулки.
– Да. Кое-что надо, – сказал он. – А вы, значит, домой?
– Пора, – и Андрей Николаевич уже сделал шаг в сторону, намереваясь обойти Петра Петрович, но вдруг вспомнил, остановился.
– Спичек не будет? В спешке забыл.
Пётр Петрович порылся в карманах.
– Извольте. Не курящие, а всегда при себе имеем.
– Спасибо, выручили.
– Не за что. А коробок берите себе. Уж когда встретимся ещё, тогда и вернёте, – и он рассмеялся, хитро и пристально глядя в лицо Андрея Николаевича.
– Нет, Пётр Петрович, возвращаю. Не хочу быть вашим должником.
– Да какой же это должок? Помилуйте!
– Должок конечно мелкий. Да мне ведь только прикурить, – и Андрей Николаевич сунул коробок в карман Петра Петровича.
Всё это время кот молчал. «Ай, да, Васька, знаешь кому жаловаться», – с улыбкой подумал Андрей Николаевич, когда тронулись дальше.
– Ты молодчина, Василий! – не сдержавшись, громко сказал он и погладил сумку.
Вот и церковь, погост. Белые холмики могил окружены железными витыми оградами. Андрей Николаевич вдруг вспомнил, что все эти решётки искусной работы сделаны руками деда Бориса Васильевича. Дед был известный на всю округу кузнец. Ограду для своей могилы он сделал задолго до смерти. Но умер его друг и дед поставил свою ограду на его могилу и занялся для себя новой. И её в конце концов отдал, и много других. А когда пришла смерть, оказалось, что для себя-то дед и не успел. Не успел сделать. Пришлось родным обратиться с просьбой к другому кузнецу. Тот был менее искусен, но в работу вложил всё уважение к мастеру, которого знал...
В Поречье ему показали дом Пелагеи Семёновны. На дверях, в проёмы для замка была воткнута щепка.
– Она на ферме, – сказала соседка. – Ждать будете или передать чего?
С крыльца сошла девочка. Она подошла к женщине, прижалась к ней, обхватив её рукой. Андрей Николаевич увидел зелёные сапожки на ногах девочки, её веснушчатое лицо, и ему показалось, что это одна из тех хохотушек, которые ехали тогда в автобусе.
– Ваша? – спросил он.
– Племянница. Здесь рядом, в Совково живёт. В гости вот пришла, – ответила женщина.
Похоже было, что и девочка узнала его. Не удивительно. Андрей Николаевич, по собственным словам, был человеком «слоноподобной конструкции» – как такого не запомнить.
– Так Пелагее передать чего? – снова спросила женщина.
– Да нет, ничего не надо. Я... я кота принёс, – неожиданно для себя вдруг смутившись, сказал Андрей Николаевич.
Женщина и девочка переглянулись. Вдруг обе разом прыснули от смеха.
– А-а!.. Из Щегловки? – женщина с трудом сдерживала улыбку. – Так это вы там у Бориса Васильевича жили?
– Да, – кашлянул в кулак инженер. Он вдруг взглянул на себя со стороны. Было от чего смутиться: взрослый, солидный дядя, руководитель конструкторского отдела целого завода и действительно – носится по деревне с каким-то котом в мешке... Если бы не усталость, он и сам бы посмеялся над собой.
– А Пелагея трактористов хотела просить, чтобы его, непутёвого, забрали. Только его попробуй, поймай... – женщина смотрела на инженера теперь с сочувствием. Лишь девочка, прикрыв ладонью рот, беззвучно сотрясалась от смеха.
– Куда же мне его теперь? – сказал он.
– Вы во двор выпустите. Дальше он дорогу знает.
– Спасибо, я так и сделаю. Всего вам...
Во дворе он поставил сумку на утоптанный снег. Развязал горловину.
– Всё, Васька, приехали... – грустно сказал он.
Кот медленно выполз. Мятый, шерсть клочьями, он стоял у ног Андрея Николаевича, как матрос после штормовой качки.
Он пытался шевелить хвостом, но хвост лишь едва вздрагивал в тщетном усилии.
– Ну, дома, Вася, дома... – Андрей Николаевич гладил кота, словами заливая нахлынувшее чувство вины. – Да ведь ты вовсе не Васька. Ты – Дым Дымыч. Вот ведь как тебя зовут! А? Хорошо? Дым Дымыч... Мне нравится. А ведь мы с тобой хорошо пожили. А? Дымыч? Не хочешь смотреть мне в глаза. Ну, да, мучитель... Мучитель я твой оказался. Влез в твою жизнь. А, может, ты прав? Может, тебе лучше было бы от лисы погибнуть, чем эта унизительная сумка... И простить не хочешь. Ну, хоть попрощаемся. Лапу-то дай.
Кот брезгливо отдёрнул лапу. Он сделал несколько шагов вперёд, обернулся и посмотрел в лицо человека самым убийственным взглядом – равнодушным.
– Ну, зачем ты так? Дымыч...
Кот отвернулся.
Наконец он поднял над собой неизменный флаг жизни – трубу пушистого дымчатого хвоста.
Он медленно шёл в сторону сарая. Оттуда, из открытых дверей, тянуло теплом и запахом скотины.
5 января – 23 мая 1977