Стихи и проза | Чертополох |
|
повесть
(окончание)
18
В коридоре тускло светились всего несколько трубок люминисцентных ламп. В самом конце его, на фоне окна кто-то стоял. Кто – разглядеть было трудно, поэтому, увидев человека, я замешкался у дверей в костюмерную.
– Тебе кого?
– Мне?.. – я узнал её голос. Ещё не видя выражения лица, наконец разглядел знакомые большие зелёные клетки её платья. – Тебя. Здравствуй!
– Здравствуй.
– Как же это здорово!.. – выдохнул я.
Сколько раз представлял себе такую встречу. И вот... Она оказалась такой неожиданной.
– Что здорово? – спросила она.
Я стоял истукан истуканом. «Кулёк здесь! Как здорово, что я не оставил! И вокруг – никого! – проносилось в голове. – Момента такого, может, больше не будет... Ну!..»
– Что здорово? – повторила она вопрос.
– Что ты пришла. Что ты не заболела...
– Я?.. С чего это я должна была заболеть? – сказала она сухо и пожала плечами.
– А Екатерина Евгеньевна здорова? – спросил я торопливо, словно хватаясь за соломинку.
– Как, как ты сказал?
– Твоя бабушка, – сказал я неуверенно, подумав вдруг, что та женщина в садике ошиблась тогда. Нет, не обманула. Просто ошиблась.
– А откуда ты знаешь как её звать?
– Знаю. Знаю, что ты здорово учишься. Английским занимаешься, музыкой. Что хорошо танцуешь и вообще... Бабушке помогаешь. Записываешь ей на бумажку что купить. Чтобы она не забыла...
– Что-то ты много знаешь... Только что купить в магазине – она сама записывает.
– Сама-а?!. А я-то думал, что это твой... Такой красивый почерк...
– Где почерк? О чём ты говоришь?..
– Да так...
– Странно... – она задумалась. – Ладно, о почерке поговорили. Хорошо. А дальше-то что?
– Дальше? Не знаю... Можно я тебя после... провожу? Если ты одна...
Она посмотрела пристально мне в лицо и вдруг рассмеялась:
– Ты?! Ты хоть раз на себя в зеркало смотрел?
– А что? Смотрел. Как-то... Когда зубы чистил. Ничего – не испугался.
– Ой, не могу! – она прыснула в ладони. – Шёл бы свои гвозди заколачивать.
От того как она улыбалась, как откидывала со лба волосы, её слова совсем не показались мне обидными. Наоборот, вдруг снова стало легко.
– Чихать на гвозди, – сказал я, – они подождать могут. А, Лена?..
Неожиданно раздался голос Светланы Дормидонтовны. Она выглянула из дверей костюмерной.
– Лена, живо переодевайся! А я-то думала где она!..
19
Ничего она мне так и не сказала. Просто не успела.
Пулей летел я концертному залу. Влетаю в двери. Что такое? В зале тишина. На сцене актёры. Двигаются, говорят. И чувствуется, всё идёт как надо. Как написано в пьесе «Дуй, ветер, дуй!» А Антон Григорьевич сидит в первом ряду. Ноги широко расставлены. Между ног – тросточка. Держит её руками, навалившись на них подбородком. Глаза горят. Губы шевелятся. На большом выпуклом лбу, крест-накрест, две голубые морщины. И тоже шевелятся.
Осторожно, на цыпочках поднимаюсь по боковым ступеням на сцену.
– Ты куда?! – вскакивает он. – Кыш! – и взмахивает руками как старый взлетающий хищник крыльями.
Приходится идти в обход, со стороны гримёрной и костюмерной. Крадусь кулисами. Вот и прожектор. Абабков держится рукой за стойку.
– Ты что, совсем спятил?! – шипит. – Провалился, как в воду канул! Я уж думал бесповоротно предал, – и тут же: – Тсс!.. – прижимает палец к губам.
И пока я завинчиваю злополучный штопор, пот так и катится с меня градом. «Всё, – решаю, переводя дух, – баста. Здесь у прожектора так и останусь за кулисами. Здесь и дождусь...»
– Чащухин, Чащухин. Ты что, оглох? К тебе обращаюсь, – шепчет мне в ухо Абабков.
– Да что?!
– За мной, короткими перебежками, – он решительно дыхнул на печатку перстня, потёр им о рукав, загляделся.
– Куда? Зачем? Никуда я отсюда не пойду.
– То есть как?
– А так. Я к вам не нанимался. Сами радовались: «Тебе и платить не надо». Помните?
– Так ты что?.. – лицо его стало свекольным. – Опять?!. В такую-то минуту!..
С досады я стукнул ногой по плотницкому ящику.
– Да ладно, ладно! Пошли. Что там у вас?
Со сцены кулисами, коридорами мимо костюмерной и гримёрной мы выбрались в фойе.
Абабков держал меня за руку, словно я собирался убежать. Я начал подозревать, что он просто боится остаться без меня. Тоже, нашёл талисман...
Мы проходили мимо огромного щита с расписанием работы кружков. Вдруг, на наших глазах, эта фанерина срывается со стены.
– Чёрт! – кричит Абабков, пытаясь подхватить щит. – Не мог свалиться вчера! Чащухин, немедленно закрепить щит! Это не какая-нибудь доска объявлений – это – знамя Дома культуры. Нельзя допустить, чтобы знамя валялось в пыли, – бедный Абабков уже заговаривался. Какая пыль? Пол был совершенно чист. Видно было, что Мухина убирала здесь совсем недавно.
Вдвоём мы прижали щит к стене. Я побежал искать стремянку. Возвращаюсь, Абабкова нет. «Ну, – думаю, – теперь ты меня не скоро найдёшь...»
Подхватил ящик и – по боковой лестнице, бегом вверх. На втором этаже сворачиваю в коридор.
– Стой! – Абабков присел, развел руки, перегораживая дорогу. – Ты куда? Повесил?
– Нет. Щит-то одному мне не поднять.
– Назад, назад! Я помогу.
Надо же – такое невезение. От неожиданности я даже слов не нахожу, чтобы как-то отвертеться, отбрыкаться.
Возвращаемся к щиту. Забираюсь на стремянку. Вижу: гвозди просто вбиты в цементный шов между рядами кирпичей. Чуть потяни такой гвоздь – вывалится. Словом, халтура, а не работа. Оставить так я просто не мог, хоть тресни.
Принялся за дело. Возни было много. Я спешил.
– Чащухин, дорогой ты мой, – не сразу расслышал я чей-то зовущий лепет.
Посмотрел вниз, и чуть молоток не выронил.
Внизу стояла Светлана Дормидонтовна.
– Умоляю тебя, только ты можешь спасти...
Она протягивала мне туфель, у которого на тонкой полоске кожи болтался каблук.
– Наденьте пока это... мой ботинок, – сказал я, уже ничего не соображая.
– Ты что, нельзя! – она замахала рукой. – Во время генеральной обувь менять нельзя ни в коем случае! Не будет удачи, понимаешь?..
20
Откуда мне было знать, что такое генеральная. Теперь я знал...
Я так и не увидел ни «Танца маленьких динозавров», ни «полянки», ни «чардаша».
Когда заглянул наконец в зал, то на сцене выступал вокально-инструментальный ансамбль «Романтики». Два певца, то жонглируя микрофонами, то вдруг почему-то принюхиваясь к ним на предмет свежести этих предметов; то набрасываясь, обхватив обеими руками, как белка шишку; двигаясь в темпе ритмической гимнастики, блеяли во всю мощь динамиков:
Нам всё на свете нипочём, нипочём,
Нипочё-оа-оа-ом!
Мы никогда, мы никогда, слышишь,
Никогда!
Не устаё-оа-оа-омыы!..
Хорошо было этим романтикам: им всё было нипочём. Я же был убит наповал тем, что выступление кружка Светланы Дормидонтовны неожиданно передвинули на три номера вперёд. Я опоздал...
Не помню что я делал потом, как оделся, вышел на улицу. Тупая боль обиды и безразличие усталости навалились на меня. Мне было всё равно куда идти. Лишь бы подальше, подальше...
«Паренёк, чего голову повесил? – окликнул меня мужчина с маленькой мохнатой собачкой на поводке. По всему было видно, что ему уже порядком надоело брести куда потянет поводок, что он томился скукой. – Весна, понимаешь. Погодка разыгралась, а ты... Нельзя так, просто нельзя, – сказал он занудно, по-учительски».
Его собачка обогнала меня и села. Я сделал несколько шагов в сторону. Она опять обогнала и села на пути. Смотрит на меня выжидающе, склонив голову на бок. Я порылся в кармане, достал сухарик.
– Ты что? – мужчина дёрнул поводок. – Этим только желудок портить. Я думал, у тебя апельсин. Пошли, пошли, Рюмка. Нечего попрошайничать...
– А хорошо, что мы решили пройтись пешком.
– А ты не хотела. Ленусь, а всё-таки странный этот ваш танец... маленьких динозавров?..
– Ну почему, папа? Он о том, что только человек может помочь животным не исчезнуть на земле. Он касается проблемы экологии. Ты же знаешь, когда-то на нашей планете обитали динозавры...
Она шла под руку с высоким мужчиной в чёрной морской шинели. Я боялся поверить глазам и ушам. Ещё бы – после такого дня. Радость, от которой я чуть было не задохнулся, сменилась внезапно отчаянным испугом.
«Рюмка... это ей, лохматуле, спасибо, – лихорадочно проносилось в голове. – Морской офицер? Почему? Почему не Екатерина Евгеньевна? А ведь так боялся забыть её имя отчество... Да ведь это же её отец, папа... Ну, да! Она не одна. Как я к ним подойду? И что сказать? Поздороваться?.. Так мы уже с ней виделись, здоровались... А с ним не виделись... Кулёк?! Где кулёк?!.»
Я бессмысленно смотрел на помятый кулёк, и когда вдруг понял, что он со мной, у меня, выдохнул так, будто сбросил со спины бетонную балку, которую нёс.
Они уже были далеко впереди. Стояли у трамвайной остановки.
Я направился к ним. Ватные ноги слушались плохо. Уши почему-то заложило, и уличные звуки теперь доносились как сквозь толщу воды.
Как во сне, вытащил из кулька клюшку.
– Здравствуйте, – сказал я глухо, голосом обречённого.
Мужчина окинул меня взглядом с ног до головы.
– Здорово, коль не шутишь, – сказал он с весёлой угрозой в голосе, чуть улыбаясь.
– Ой, он!.. Полюбуйся, папа, – со смехом сказала она. – Вот он... Тот самый, который не даёт нам с бабушкой проходу.
– Да-а? Ты чего же, парень, обижаешь моих женщин? – он покосился на Лену, подмигнул ей.
А я... я не мог оторваться от её смеющихся влажных глаз, с тёмными точечками в больших серых зрачках, похожих на срезанный лимон.
Тёплая волна безотчётной радости поднималась во мне откуда-то снизу. Всё выше и выше... Казалось, я стал вдруг очень лёгким. Чуть оттолкнись носками от земли и – плавно взлетишь. Как праздничный шарик, наполненный водородом...
– Что вы? Я никого не обижаю, – сказал я наконец. – Я поздравляю тебя, Лена, с генеральной...
– А ты видел её сегодня? – спросил мужчина.
– Нет. Хотел. Очень. Но не получилось... Но я раньше видел. Много раз...
– Вот такой он, видишь, папа?!.
– Это тебе, Лена… цветы...
Но она будто не расслышала.
– А это что у тебя? Да вон, это...
Как-то не сразу понял я о чём спрашивает.
– Это?.. Клюшка. Петькина.
Они хохотали, запрокинув головы. Совсем обессилев, она оперлась на руку отца.
Я тоже смеялся. Я был счастлив, что стою рядом с ней. Рядом с её отцом – капитаном третьего ранга. Нам весело, мы смеёмся, потому что, действительно, смешно получилось с этой клюшкой. А в руках у меня цветы. Для неё...
– Клюшка... Петькина... – всхлипывая повторяла она. – Видишь, папа? Вот такой он! Хоть сейчас не грубит. Даже странно. Это он тебя испугался. Он ведь не знал, что сегодня я с тобой... А будь здесь бабушка, он бы нас наверно этой клюшкой...
Мне стало неловко.
– Я бы никогда... Наоборот... – я зашуршал бумагой, доставая цветы.
– Не-ет, поморщилась она. – Отнеси их матери. Есть у тебя мама?
– Лена, – сказал её отец недовольно, – что за вопрос? И потом, это же от поклонника... знак внимания...
– Поклонник... Даже не соизволил придти на выступление. Да я и имени его не знаю. Слышала: Чащухин, Чащухин... Ходит такой по Дому культуры, гвозди заколачивает... Поклонник...
– Меня Ромка зовут. Понимаешь, Ромка, – я протягивал ей цветы.
Она заслонялась от них ладонями и всё морщилась.
– Папа, папа! – вскрикнула вдруг. – Наш трамвай давно стоит.
– Ну, парень, не серчай. На силу мил не будешь, – хмуро сказал её отец.
Он догнал её, схватил за руку, что-то сказал.
– Да ну его! – донеслось. – Неужели ты не видишь, что у такого мальчика не может быть денег на цветы. А где он их тогда взял?..
Словно в тумане, видел я как они сели. Как закрылись двери.
Трамвай почему-то всё стоял. Неожиданно распахнулась передняя дверь. Со ступеньки спрыгнула девушка вагоновожатая.
Она подбежала ко мне. Положила руки на плечи, приблизилась лицом, глазами, в которых стояли слёзы...
– Не любит? Не любит, да?.. Меня тоже... Но мы ничего, а?.. Мы будем любить и надеяться. Ведь так? Ну что ты молчишь?!
Слёзы из её глаз покатились по щекам и с грохотом ударились о бумагу в моих руках.
– Но ты не горюй... Нам не надо быть любимыми, нам достаточно любить. А?!.
– Пожалуйста, возьмите эти цветы, – сказал я наконец.
– Спасибо, дружок. Спасибо, милый... Подари их маме. Ведь ты никогда их ей не дарил? Вот видишь...
Она поцеловала меня в лоб.
– Поцелуй и ты меня, – шепнула, часто дыша, и прижалась горячей щекой к моим губам. – Ну, вот, милый... Твой первый поцелуй. Не сердись. Первый – не в счёт. Прощай, милый мальчик. И здравствуй, любя...
Я остался один.
Перед глазами бешено крутилось велосипедное колесо. Вместо спиц – мелькали стебли гвоздик с белыми бутонами.
16.01 –15.03.86