Стихи и проза | Душа разгневанной молнии |
|
повесть
ПОЧЁМ ХОМУТ
Давным-давно, мно-ого лет тому, однажды под вечер смеркалось. В избе Гордея Силыча вся семья была в сборе. Дружно в круг стола сидели. Посреди стола дымился большой горшок. От мала до велика глаз не могли от него оторвать. Уж такой аппетитный запах в нос ударял. Но ждали. Ждали, пока глава семейства закончит речь свою, хоть была она слышана-переслышана не один раз.
– Я его спрашиваю, – басовитым шмелем гудел Гордей Силыч, – сколько за хомут просишь? «Пять целковых», отвечает. Не много ли? – говорю. А сам думаю: ну, я погожу, нам не к спеху. Покрутишься у меня, покрутишься, да и скинешь цену. До ночи с ним сидели, кто кого пересидит. Наша взяла. Не захотел домой последний хомут везти, уступил. За четыре с полтиной.
– Выгода, – вторил отцу старший сын Никодим.
Думал Никодим и свою речь заплести. Ну, хотя бы про соседа Истукария. Мол, с утра уехал за сеном, а до сих пор нет. По дороге, видать, голову потерял. На что тятя Гордей Силыч сказал бы: «По сю пору ищет, небось...»
Подумал Никодим и промолчал. Потому как речь тятина о хомутах была. Да к тому же, в животе Никодима поднывало – есть хотелось...
– Верно. На ярманку ехать с умом надо, а возвращаться – с выгодой, – заключил Гордей Силыч, и наконец-то степенно взял ложку, потянулся к горшку. Вслед за ним осторожно, и вида не показывая, как есть охота, – все остальные.
–Да-а... На печи сидеть, генералом не станешь. Матвейка!..– Гордей Силыч аж привскочил. – Ты чей кусок тащишь?! – и хлоп – младшенького сынка ложкой по лбу.
– Больно, тятя! – вскрикнул Матвейка.
– Больно, говоришь? Вдругорядь больней стукану. Ты ребятёнок. Так что из горшка тяни по своей ложке.
– Я и так по своей. Кабы я самый большой вытянул! А там вон – ещё больше. На донышке-то...
– Цыц! Углядел бесёнок. Вдвойне поделом тебе. Не будь такой глазастый.
Никто за Матвейку не заступился. Где там: еда на столе стыла. Да и Матвейка, по правде говоря, был хоть и мал, да удал. За словом в карман не лез.
«НЕСКЛАДЁХА ТЫ, НЕСКЛАДЁХА...»
«Уж давно мужику пора дома быть, а его нет как нет, – сетовала жена Истукария. – Вон и детишки хнычут, пора за стол садиться. Да как без отца-то?.. И где его носит?..»
В который раз выходила она на крыльцо. Видела огонёк в соседней избе Гордея Силыча. Думала с завистью: «Ведь вот всё как у людей, всё ладом у Гордея-то. А мой-то... Такой нескладёха, такой нескладёха. Видит бог, век за ним так в слезах и прохожу... Вчера взять. Сели за стол, а он возьми да смахни рукой горшок с кашей на пол. Добро б только каша на полу, а то ведь и ногу зашиб, и горшок треснул. Ну, куда с таким? Пропадёшь и только...»
Но вот дети со двора бегут.
– Мамка! Тятя приехал!
– Живой хоть? – уныло спросила мать.
– Живёхонький!
– Слава те, пронесло на сей раз...
Вошёл Истукарий в избу. Стоит у порога, виновато мнётся. Ну – не хозяин вернулся, а гость незваный о ночёвке просить собирается.
– Ну, чего опять приключилось? – чуть не плача спросила его жена. – Чего застрял-то так?
– Да вот... понимаешь... Сено дорогой чуток порастрёс. Пришлось вертаться, собирать...
– Да как же ты по первости-то увязывал его? Ох, нескладёха...
– Так и увязывал. Лад ом увязывал.
– Ладом... А ещё чего было?
– А ещё. Книжника, Гаврилу Дормидонтыча встретил. На краю деревни, у избы Аптекаря. Из кустов вылез, – Истукарий замолчал, решив, видать, что и сказанного хватит.
– Ну, вылез... Дальше-то что? – теперь уже из любопытства спросила жена.
– Дальше? Смотрю: железо мятое тащит. На нём буквы всякие. «Наше почтение вам, Гаврило Дормидонтыч, – говорю. – Никак книжонку какую нашли?» «Нашёл», – отвечает сердито. «И чего в ней, Гаврило Дормидонтыч, понаписано? – говорю. – Прости уж меня тёмного за любопытство». Тут он совсем осерчал. «Вот дурак! – говорит. – Да откуда я знаю, коли нашёл только?! Принесу домой, дома прочту». – Сотворит же господь человека – по уму и грамоту дал…
– Тебе бы дал, – сказала жена, – ну, хоть вот столечко ума бы. А уж без грамоты как-нибудь прожил бы. Не хуже других, – тут она вздохнула. – Садись, давай, за стол.
– И верно. Уж так есть охота, – обрадовался Истукарий.
– Постой! – спохватилась жена. – Лошадь-то ты распряг хоть?
– Нет ещё.
– Так ступай же, распряги сперва! Да кинь ей охапку сена в ясли! Господи, вот нескладёха-то...
ПОЖАР В ЗЕЛЁНОЙ БАНКЕ
Изба Аптекаря на самом краю деревни. И такая она ветхая, что от старости ей бы и развалиться пора. Да не разваливалась: хозяина жаль. И гнилым бревном, а придавить можно.
Люди в деревне крепкие, здоровые, работящие. Оттого они почти забыли, что у них на самом краю Аптекарь живёт. Зачем им было помнить, если они здоровые, крепкие да степенные? К тому же и вывеску у Аптекаря то ли ветром сорвало, то ли ещё как, словом, куда-то подевалась. А люди жили себе, почти не тужили. Почему почти? Да потому что чего-то деревенскому люду всё же не хватало. Только вот чего?.. Этого они и сами толком не знали.
Аптекарь же с утра до вечера в своей избе. Сидит за столом. Сам – мужичонка неказистый. Бородёнка маленькая, реденькая. На носу очки железные. Стёкла в трещинах. Дужка на переносье ниточкой обмотана. Перед ним п олки с лекарствами разными. А на столе – банки всякие. В трёх банках у Аптекаря мухи живые. В одной банке – крупные, с напёрсток. В другой – с горошину. В третьей – с булавочную головку. Мух, которые в третьей банке живут, Аптекарь называет жеребятами. А тех, покрупнее – лошадушками и конями.
На столе, под рукой у Аптекаря много всяких тележек, повозок, тарантасиков, бричек, колясок и тяжёлых экипажей. Все они из тончайшей проволоки. Много труда и старания приложил Аптекарь, чтобы они получились лёгкими и красивыми. В них-то он и запрягал своих коней и лошадушек...
Вот и на сей раз, вечером сидит Аптекарь за своим столом. Берёт в руки повозку. Осматривает её со всех сторон, начинает думать: сколько коней можно поставить в упряжь? То ли парой запрячь? То ли тройкой? То ли цугом по паре? Решит и снова думает: какой масти подобрать? Ведь мухи у него и вороные, и гнедые, и чалые, и каурые. А как устанет голова Аптекаря от думаний, тут он ловко поднимет крышку нужной банки и выхватывает как раз нужного коня. Да так расторопно, что у него ни один лишний до срока из банки не выскочит.
Не просто запрячь застоявшуюся муху. Но Аптекарь дело знает.
– Чуть было про жеребят не забыл, – бормочет он, не ведая, что у него под окном Матвейка притаился. Наблюдает. С интересом. Сто ит, только вчерашнюю шишку на лбу потирает. – Парочку надо б, – говорит Аптекарь. Достаёт из третьей банки жеребят и тут же отпускает со словами: – Ладно, бегите. Подрастайте на воле. Придёт время, узнаете что такое хомут, подпруга и вожжи.
– Ишь, жеребят на волю пустил! – радуется Матвейка.
Вот раскатывают по столу Аптекаря повозки, коляски и тележки с поклажей. У некоторых под дугами весело позванивают мельчайшие колокольчики. Сам Аптекарь кнутиком помахивает и смотрит, чтобы повозки друг на друга не наехали, не кувырнулись. Как увидит, что один конь пристал, задыхается от быстрой езды, сразу раз – и в банку его. На отдых. А на его место свежего ставит, полного сил...
Ещё бы надобно сказать, что у Аптекаря на столе, на дальнем краю, тихо жила большая Банка из зелёного стекла. Чтобы совсем уж не забыть кто он такой, и за какой надобностью в деревне обитает, Аптекарь нет-нет да и вспомнит про порошки, снадобья разные и про эту банку. Только вспоминал он не головой, а руками. Ну, раз у него голова лошадьми забита. Вспоминал так: возьмёт свободной рукой щепотку подвернувшегося снадобья и бросит в зелёную Банку. Бросит вторую щепотку и – глаза зажмурит. На всякий случай. Мало ли что?.. Вдруг вспыхнет, вдруг грохнет. И правильно делал. Потому что на сей раз в Банке и впрямь: вспыхнуло, загорелось, правда, не грохнуло.
– Пожар! Аптекарь загорелся! – с криком бросился Матвейка на деревню.
Сам же Аптекарь ничего не заметил. Да оно и понятно, коли потухло раньше, чем загорелось. К тому же в ту минуту у Аптекаря на столе как раз большая беда стряслась: два экипажа сшиблись – только колёса в разные стороны.
Аптекарь своей бедой занят, а тут на деревне к его избе люди спешат. Матвейка впереди.
– Вот тебе раз! Пожар, а огня не видать.
– Я видел! Вот, ей богу! Ка-ак пыхнет!..
– Изба на месте, – говорит Гордей Силыч. – Как стояла, так и стоит. И дымом не пахнет.
– Верно. Мальц у бы за враньё уши надрать.
– Не твоими руками только... Надо будет, сам надеру.
– Не дам уши драть, – закричал Матвейка. – Своими глазами видел как пыхнуло! Чтоб мне с места не сойти!..
Подошли мужики к дому Аптекаря. Сгрудились у окна. Задние на передних давят.
– Ну, чего там? Горит – не горит?
– А ты, Истукаша, отойди отсюда. Невезучий ты...
– Верно. Того и гляди дом Аптекаря повалится. Давно ему пора.
– На него повалится, а нас, глядишь, придавит.
– А что ему?.. Мокрый дождя не боится. Верно, Истукарий?
Истукарий с опаской глянул на дом, да сконфуженно так в сторонку, в сторонку...
– Ну, чего там, братцы?
– А-а! – развернулся от окна Гордей Силыч. – Никакого огня не видать. А Аптекарь всё с мухами воюет. Одно слово: Данило с мотовило, а ума не с шило. Матвейка, где ты? А ну, ухо давай!
Так Матвейка и дался! Спрятался за спины мужиков. Поймай его в потёмках.
– Ладно. Ужо дома... – сказал Гордей Силыч. – Айда по домам, мужики.
Завернули обратно. По дороге Матвейку бранят, а заодно и Аптекаря.
– Ну вот, – сказал вдруг Истукарий, будто кто его за язык потянул, – ничего у нас в деревне не происходит. Пожара и то с прошлого лета не было.
– На тебя каждый день то горшок свалится, то полено, а тебе всё мало! – накинулись на него.
– Пожара ему захотелось!..
– Тихо живём и на том спасибо Господу.
Истукарий и сам был не рад, что рот открыл.
Мужики расходились, а Аптекарь у себя бедой своей занят. Не слышит ничего, не видит. То колесо ладить на место к тележке примется, то кнутиком зачем-то взмахнёт. Растерялся, одним словом.
В такой неразберихе попробуй, заметь, что тебе уже давно помогают. И кто?.. С виду толком не понять: то ли копёшка свежего сена, то ли веник из елового лапника.
– Для перепуганных надо особую банку, – говорит Аптекарю этот веник. – Они в ней скорее успокоются.
– Без тебя знаю, – сказал Аптекарь и стал отправлять зашибленных мух, одну за другой в свободную банку. А веник этот, только знай, накрывает банку крышкой. Щёлк, щёлк – ловко так.
– Всё вроде, – вздохнул наконец Аптекарь.
– Вот ещё один конь. Хромает. И его надо...
– Ничего он не хромает.
– Нет хромает!
– Не хромает, а просто устал.
– Перепугался тоже.
– Малость устал с перепугу, – сказал Аптекарь.
– Вот и сажай его на отдых.
– Ладно, – со скрипом согласился Аптекарь. – Вроде с конями всё.
Аптекарь повертел в руках сломанные экипажи.
– Одни оглобли остались, – говорит. – Тут и чинить-то нечего. Придётся новые делать. Это ж сколько работы!..
– Потом сделаем, – слышит в ответ. – Сейчас другим займёмся.
Тут только взглянул Аптекарь сквозь очки на советчика.
– Чем займёмся-то?
– Дырку надо в потолке сделать.
– Зачем?
– Зима придёт, снегом нас завалит. По самую трубу.
– Ну? Может, и не завалит. Ещё какая зима будет.
– А я говорю: завалит. А завалит, так мы через дыру на улицу выходить будем.
– А-а. Только придётся и в крыше дырку делать.
– А как же! Целых две!
– Ладно. Давай.
– Неси пилу, топор.
– Пилу ещё найти надо, – Аптекарь стал шарить по столу.
– Чего ты там на столе ищешь? Нам сейчас не муху надо, а пилу.
– Верно, верно, – спохватился Аптекарь.
Пошёл он в сени. Возвращается с пилой и топором.
– Ну, и пила у тебя, – говорит этот веник. – Ржавая, тупая. А развода, почитай, никогда и не было. Сходил бы к соседям, одолжился бы хорошей.
– Да, сейчас... Так они и дали. Дадут, догонят и ещё поддадут.
– Эх, вы-ы... Живёте тут, как сычи. Все по углам, каждый за своё крепенько держится. Оттого-то скучища, будто паутиной всех оплела... Ладно. Нам дырку небольшую надо. Выпилим как-нибудь.
– Уж как-нибудь... – поддакнул Аптекарь.
Немного поработали они, Аптекарь и говорит:
– Слышь, как тебя звать-то?
– Вон когда хватился! А чего раньше не спрашивал?
– Сперва не до того было, сам видел. А потом подумал: всё равно забуду.
– А-а. Ну, тогда хоть Копёшкой зови.
– Копёшка, значит. А меня Аптекарь.
– Знаю. Давай дальше пилить.
Кончили они дело.
– Ну, вот, – вздохнул Аптекарь, – кажется всё.
– Вроде неплохо получилось, – отозвался Копёшка.
Аптекарь глянул в дырку.
– А на дворе-то уже ночь! – говорит. – Спать пора.
– Спать, так спать.
Улеглись они кто где. Один на лавке, другой на печи. И обоим в дырку хорошо видать.
– Эй, Аптекарь, не спишь? – окликнул Аптекаря Копёшка.
– Нет ещё.
– Хорошо, а то бы будить пришлось. Во-он, видишь – уже и снег летит. Только далеко ещё.
Но никакой это не снег был, а просто небо вызвездило. Подмигивают звёздочки Аптекарю с Копёшкой в самую дырку.
– И верно! – обрадовался Аптекарь. – Во время мы дыркой обзавелись. Пока снег до нашей деревни долетит, мы с тобой экипажи новые сделаем. Лето-то еще не кончилось.
– Какие экипажи! – кричит Копёшка. – Некогда будет по пустякам мельтешиться. Спи, давай! А то утро придёт, а мы не выспались.
– Успеем выспаться. Шить ли, белить ли – завтра велик день, – сказал это Аптекарь и вдруг привскочил на своём месте, будто его петух клюнул. – Слышь, Копёшка, ты кто такой?
– Я? Забыл уже что ли? Копёшка – я.
– Я не про то. Ты откуда взялся?
– Из Банки.
– Из банки?!. Из какой?!.
– Скажи тебе, всё равно забудешь. Спи, давай! С утра жизнь начнётся.
НЕ ВДРУГ НА ГОРУ, С ПОНОРОВОЧКОЙ
Утром вскочил первым Копёшка. Будит Аптекаря:
– Вставай, вставай! Уже солнце на дворе.
– Что? Запрягать пора? – спросонок отозвался тот.
– Хватит, назапрягались! На двор пошли, – тормошит его Копёшка.
– А что мы там забыли?
– Пошли, пошли, говорят тебе!
– Не хочу я из дому выходить.
– Не хочешь? – обиделся Копёшка. – Тогда я назад в Банку пошёл.
Тут Аптекарь вскочил.
– Нет, Копёшка, погоди! Не надо так. Лучше во двор выйдем.
Вышли они на крыльцо.
– А хорошо-то как на дворе! – потянулся Аптекарь. – Солнышко светит. Птички поют. – Аптекарь зевнул, подумал немного, говорит: – Неси пилу, воздух пилить будем.
– Ну, вот ещё! – отвечает Копёшка. – Напилим, наколем, сложим – во дворе не повернуться будет. Пошли лучше на дорогу выйдем.
– А что нам там делать, на дороге на твоей?
– Пошли, пошли. Людей хоть встретим.
– Тю-у! Людей?! Ну, их в болото топкое. Мы им не нужны, а они нам и подавно.
– Во-во! Так и живёте... Ну, тогда как знаешь. Я пошёл.
– На дорогу?
– В Банку я пошёл, – задумчиво сказал Копёшка.
Испугался Аптекарь. С этим еловым веником только одну ночь в избе провёл, а уже и не чаял жизни без него.
– Копёшка, Копёшка! – говорит. – Да разве это дело так серчать? Чуть что, ты сразу в Банку лезешь. Ты чего же? Меня одного хочешь оставить? Друг называется. Ведь не хорошо так. Не хорошо. Ладно уж... пошли на твою дорогу.
– Это не моя дорога, – отвечает Копёшка всё ещё в обиде на Аптекаря, – она ваша, деревенская...
– Хорошо, хорошо... Пошли на нашу, на деревенскую.
Вышли они на дорогу. Видят: мужик с лошадью. Лошадь воз тянет. Вот-вот на гору ей подниматься.
– Ну? Видишь? – говорит Копёшка. – Человек идёт. И лошадь.
– И чего в том занятного? Ну, мужик. Идёт. Похоже, Истукарий. Ну, лошадь его воз тащит. В угор поднимаются. Чего тут такого, Копёшка?
– Во! Всё ты хорошо видишь. Не зря очки на носу. Ещё бы увидел, что подсобить человеку надо.
– Подсобить?.. Ладно. Пошли. Только по первости подсобим лошади, а потом уж Истукарию. Потому как воз лошадь тащит, а не мужик.
– Так мы больно долго помогать будем. Мы уж лучше обоим сразу подсобим.
– Обоим так обоим, – согласился Аптекарь, а сам думает: как это сразу обоим?
Нагнали они мужика с лошадью.
– День добрый, Истукарий Спиридоныч, – говорит Аптекарь.
Огляделся Истукарий по сторонам с опаской. Мол, не валится ли какое бревно на голову.
– Здравствуйте, здравствуйте, люди... люди добрые, – отвечает.
– В горку-то тяжело подыматься? – спрашивает Аптекарь.
– Тяжеленько, люди добрые. Ох, тяжеленько. Лошадушку-то дак совсем слепни заели.
– Как ещё жива, сама удивляюсь, – поддакнула лошадь.
– А ну-ка, держись! Сейчас подсобим! – крикнул Аптекарь и давай плечом подталкивать Истукария сзади. – Не вдруг на гору, а с поноровочкой! Эй, Копёшка! А ты давай воз подталкивай!
Туда, сюда крутнул головой Аптекарь: нет Копёшки.
Истукарий же с перепугу кричит что есть мочи:
– Братцы, братцы! За что вы меня? Ведь ничего худого вам не сделал! Не берите греха на душу! Помилуйте, братцы!
– Эх, ты! – кричит Аптекарь. – Голова садовая! Тебе подсобляют, а ты караул кричишь! Будто разбойники на тебя налетели.
– Да ведь... да ведь... С хвоста хомута не наденешь. Кто ж так подсобляет? Так ведь только до смерти можно запугать. А ведь у меня это... дети малые, жена, лошадушка, коровушка, три овечки, поросёнок. Совсем махонький...
Откуда ни возьмись – Копёшка. Подбегает к лошади, и давай её охлопывать ветками по одной стороне спины.
– Вот спаси-ибо! – заржала лошадь. – Вот спаси-ибо! Уж теперь истинно: не вдруг на гору, с поноровочкой! – и пошла веселей.
Истукарий с Аптекарем так и застыли, глядючи на Копёшкину выдумку.
Бросился в кусты Аптекарь. Прибегает тоже с ветками. И давай охлопывать лошадь по другому боку. Охлопывает и думает про слепней: это ж каких коней губим! Их бы в мои тележки...
Так и поднялись в угор.
Аптекарь запыхался, говорит Истукарию:
– Немного подсобили тебе, а?
– Малость есть того...
– Ну, бывай Истукарий Спиридоныч. Теперь и сам доберёшься.
Бедный Истукарий всё опомниться не может.
– Благодарствуем, благодарствуем... – бормотал, пока Аптекарь с Копёшкой с глаз не скрылись.
– Ну что ты, Истукаша, право?.. – сказала жалеючи хозяина лошадь. – На всякую беду страху не напасёшься. Совсем ты с лица спал. Будто на тебя забор уронили. Нельзя так.
– Не приведи, господь, таких помощничков, – знай себе, шепчет Истукарий.
– Эх, ты-ы... Угорела барыня в нетопленой бане... Люди-то добрые. И ведь помогли, Век помнить буду.
Проехали немного, лошадь снова заговорила:
– Слышь, Истукарий?
– Ну?
– Один-то наш, Аптекарь. Который всё мушиными конюшнями занимается. А второй-то кто?
– Второй-то? Второй-то, видать, в ученики к нему прислан. А, может, какое большое начальство. Кто ж его знает?
– С виду у нас таких отродясь не было. Но толковый, видать. Толковый парнишка.
– Нашла парнишку... а как и впрямь начальство какое?..
– Эх, Истукарий, Истукарий... помотала головой лошадь, ничего больше не сказала.
«СМЕЙСЯ, ПОКА ТЯТЕНЬКА НЕ ВИДИТ»
Аптекарь с Копёшкой тем временем к дому направлялись. Зашли на ручей умыться. Увидели они посреди ручья корову. Немного попила она, стоит задумчивая. В удовольствии хвостом обмахивается. А на другом берегу ручья – Никодим. Посматривает на свою корову.
– Корова! – говорит Копёшка. – Видишь, почти перешла, а мужику никак. Мокро кругом.
– Ну и что? – отвечает Аптекарь.
– Как ну и что?! Беги за доской! Только, смотри, длинную тащи. Давай, одна нога здесь, другая – там.
– Ты чего измываешься над старым Аптекарем? – обиделся вдруг Аптекарь. – Что это за такое: пили, беги, тащи! Что я тебе мальчик? Нашёл мальчика! Говорил: жизнь начнётся. А какая это жизнь? Прости, господи, теребиловка одна!..
– Аптекарчик, – взмолился Копёшка, – мы с тобой в другой раз поругаемся, ладно? А сейчас доска нужна.
Дрогнуло сердце Аптекаря.
– Доска? Какую хоть надо? – буркнул.
– А деревянную, конечно. И длинную.
– Ладно.
Убежал Аптекарь. Возвращается с доской.
– Вот... принёс... – говорит, запыхавшись.
– Спорый ты на ногу оказался, – похваливает его Копёшка. – Молодец. И доску принёс в самый раз. Упрел, небось? Ну, да свесив руки, снопа не обмолотишь. Верно?
– Верно.
– Отдышись пока.
Копёшка той минутой кладёт доску на спину корове, концом – прямо в ноги Никодима.
– Эй, ты, как там тебя? – кричит.
– Не эй ты, а Никодим Гордеич.
– Давай переходи, Никодим Гордеич. Не бойся!
– Вот дураки! – осерчал Никодим. – Да мне не к чему на ту сторону-то! Я жду, когда корова моя совсем напьётся.
– А-а! Понял! А потом корове твоей всё равно к тебе надо будет идти?
– Ну, да!
Тут и Аптекарь догадался, говорит:
– Вот оно что! Раз такое дело, Никодим, полезай в воду! Мы на тебя доску положим, а когда корова напьётся, перейдёт на твою сторону по доске! Понял?
– Понял?! – добавил Копёшка. – Корова твоя и копыт не замочит!
Корова услышала такое, подняла голову, говорит:
– Это чтобы я не простудилась?
– Ясное дело! Тебе ж, небось, ещё и телёнка вырастить надо!
– Зачем же тебе хворать, – добавил Копёшка.
У коровы даже слёзы на глазах выступили.
– Я, милые, – говорит, – вспоминаю себя в телячестве. Так вот, скажу вам, даже матушка моя комолая и та обо мне так не пеклась.
Никодим стоит, не знает то ли ему ругаться, то ли смеяться.
– Эй, вы, дурики – мозги набекрень! – кричит. – На вас глядючи и смеяться охота.
– А ты посмейся, раз охота.
– Нет уж, не раззадорите. Тятенька говорит: не пристало степенному мужику баловство такое.
– Впору поплакать, коли тятенька не велит смеяться.
– Плакать не с чего, посмеяться, на вас глядючи, охота.
– Вот беда-то! – кричит Копёшка. – Чего уж там! Смейся, пока тятенька не видит, да пока смех разбирает.
– Милые, чего захотели! – говорит корова. – Да кто у нас в деревне смеяться горазд? Пахать – это хоть с утра до ночи, сеять – тоже самое, избу поставить, телегу починить, сани – до всего руки доходят. А вот смеяться – что-то я не слыхала. Хоть моего Никодима взять. Хороший хозяин, слов нет. А посмотришь на него другой раз, ну не человек, а индюк надутый. Одна сурьёзная степенность. Да и та тятенькина...
– Помалкивай, кулёма рогатая! – перебил её Никодим.
– Вот, слыхали? Ладно уж, молчу.
– Слышь, Аптекарь, друг твой этот, лохматый, откуда взялся? Вроде ты один жил.
– Откуда... Из Банки, – отозвался Аптекарь.
– Откуда, откуда?!.
– Глухой что ли? Говорят же тебе: из Банки!
Никодим со смеху схватился за живот.
– Ой, ой!.. Ой, не могу! Ну, уморили! – шатается, как былинка на ветру, вот-вот упадёт – в ручей бухнется.
– Эй, Никодим! Никодим, слышь? – окликнул его Копёшка.
– Чего тебе, лохматый?
– Ты там не шибко-то расходись. Ещё шлёпнешься в воду, а у нас верёвки нет.
Никодим так и присел.
– А верёвка-то на что?
– От смеха совсем рехнулся, – говорит Аптекарь. – Да тебя спасть, вот на что!
– А доска на что?
– Доской, – говорит Копёшка, – ненароком зашибить можно, кулёма бестолковая!
Тут Никодим опять схватился за живот.
– Ох, ох! Не могу! Да ведь в ручье-то мне по колено будет!
– Это ещё как хлопнешься, – говорит Копёшка. – Может так, что с макушкой скроет, коли плашмя.
– Никоди-им! – послышался зычный голос Гордея Силыч. – Чего это у тебя корова там ревёт? Никак, не напоил ещё?..
Никодима будто громом ошарашило.
– Тятя...
– Вон как тяти испугался, – говорит Копёшка. – Теперь, гляди, со страху не помри.
– Гордей Силы-ыч! – откликнулась корова на голос Гордея Силыча.
– Чего тебе там ещё?
– Это не я реву.
– Как не ты? Кто ж тогда?
– Это сынок твой старшенький, Никодим. Развеселился, вот и смеётся.
– Чего-о?!.
НАШ ФЕДОС ЛЮБИТ ПРИНОС
Докатилась молва про Аптекаря и Копёшку до порога избы, в которой жил Гаврило Дормидонтыч, прозываемый за глаза Книжником. В деревне кроме него никто не разумел в чтении.
Книг у Книжника было много. Полный дом. Для жизни хозяину только маленький пятачок на полу середь избы остался. На этом пятачке и прокрутился Гаврило Дормидонтыч весь свой век. Промеж книг своих.
А книги у него всё старинные. Иные толще бревна. И сами большие, как речные плоты. И тоже сырые и тяжёлые: только колом обложку и поднимать.
Гаврило Дормидонтыч не просто читал свои книги. Он искал в них Cмысл Жизни. И потому на деревне с большим уважением о нём и его занятии говорили. «Это ж надо столько книг держать! И как только они у него в голове помещаются?» – говорили одни. «Ежели бы они у него в голове помещались, он бы их не в доме держал, а в сарае», – возражали другие...
Вот как-то раз собрались мужики деревенские у порога дома Гаврилы Дормидонтыча, кой о чём расспросить его, послушать его мудростей. Сами они не решались вызвать Книжника для разговора. Стояли, дожидались, когда Гордей Силыч придёт. Только он был вхож в дом Книжника. Дожидаясь его, мужики меж собой толковали:
– Слышь, а Аптекарю он кем приходится?
– Разное говорят. Кто говорит – сват, кто – брат, кто – друг.
– Кругом родня: на одном солнце лапти сушили...
– Какая там родня! Говорят, будто бы в ученики к Аптекарю прислан по аптекарскому делу.
– Кем он Аптекарю приходится, – вставил своё слово Истукарий, – определённо не знаю. Может, он и начальство какое большое – не ведаю. Но скажу вам, братцы, толковый парнишка. Очень даже...
– Ну, Истукарий! Начальство парнишкой называешь!..
– Начальство! Какое оно начальство. Начальства пешком не ходят.
– Истукаша, что бочка пустая. А пустая бочка звонче гремит.
Все посмотрели на Истукария.
– Я что... Я ничего... – смутился тот вконец.
Чуть в сторонке Никодим, индюком насупленным, вставил своё:
– Дураки они оба. И Аптекарь ваш и Копёшка.
– Оно, может, и дураки. Кому надо, тот лучше знает, – поддакнул кто-то и продолжал: – Только, говорят, этот... как его... Копёшка что ли?
– Ну, да. Копёшка его звать.
– Так говорят, будто он из Банки какой-то вышел. Не знаю: правда – нет.
– Ишь, ты!
– Да вон Матвейка. Он, говорят, видел всё как было.
– А ну, пострел, иди сюда, – цапнули Матвейку за ворот. – Расскажи народу как всё было.
– Про Копёшку что ли?
– Про него самого. Ты, говорят, всё видел.
– Значит так, – начал Матвейка, – стою я это у окна...
– Постой врать-то, у какого ещё окна?
– У какого!.. У Аптекарского!
– Так и говори.
– Я так и говорю!
– Дальше давай.
– Стою это я у окна. Смотрю. А уже вечерело. По ногам холодок от ручья так и тянет, так и тянет. Вижу: запрягает...
– Матвеша, кто тянет, кто запрягает?
– Аптекарь тянет, а холодок запрягает...
Мужики переглянулись, почесали в затылках.
– Так кто запрягает-то?!
– Кто, кто!.. Аптекарь, конечно! – отмахнулся Матвейка, как от назойливой мухи.
– Так и говори!
– А я как?
– Мужики, будет вам воду в ступе толочь. Давай, Матвейка, дальше.
– Значит, запрягает это он своих мух. В тележки, значит. А по столу у него: тройка мчится, тройка скачет, только пыль из-под копыт... За ней – другая. За ней – другая. За ней...
– Да остановись ты! Про мух мы и без тебя знаем. Ты дело говори.
– Матвеша, сынок, кто запрягает-то?
На глухого да тугодума так и зашикали:
– Ясно кто! Аптекарь, кто ж ещё!
– А я, братцы, думал этот... как его... Копёшка.
– Думал! Ему про сапоги, а он про пироги.
– Да ну вас! – рванулся было Матвейка. – Не хотите слушать, не надо. – Но держали крепко.
– Ты, Матвейка, головы нам не морочь. Ты про Копёшку давай. Откуда и как он взялся. А не про забаву Аптекаря.
– Ладно уж, недовольно буркнул Матвейка. – Значит так. В зелёной Банке ка-ак пыхнет!!.
Мужики разом вздрогнули. Матвейка вырвался, убежал.
– Вот, значит, как, – покачали головами мужики.
– Чудеса и только.
– Да чего ж тут чудесного?
– Вот именно. Враньё не споро – попутает скоро...
– Какое враньё! Банки у Аптекаря есть? Есть. Порошков всяких заготовлено?
– Заготовлено.
– Вот из порошков-то, видать, и получился этот Копёшка. В Банке, понятно, получился.
Разговор умолк. Стояли мужики, думали: так оно или не так?
– Где ж это Гордей Силыч запропастился?
Посмотрели все на Никодима.
– Тятя велел его дожидаться, – сказал и глянул на облака, будто это и не он изрёк, а кто-то с самого неба.
Тут Матвейка:
– Тятя, тятя идёт!
Показался Гордей Силыч.
– Гордеюшка, тебя дожидаем.
– Гордей Силыч будто и не слышал.
– Что ж? Книжник-то не выходил ещё? – спросил, бороду пригладил.
– Кому ж его звать, как не тебе?
– Кхе! Кхе! – кашлянул в кулак Гордей Силыч.
Все расступились. Поднялся он на крыльцо. Осторожно дверь приоткрыл. Вошёл, и за собой так же осторожно прикрыл.
– Гаврило Дормидонтыч, а Гаврило Дормидонтыч? – позвал хозяина.
Никто не откликнулся.
– Да оторвись ты, Гаврило Дормидонтыч, от труда своего хоть на чуток. Народ тебя дожидается.
И на то ответа не было.
– Наш Федос любит принос, – проворчал себе в бороду Гордей Силыч. – Слышь, Гаврило Дормидонтыч, завтра с Никодимом пришлю тебе кадушечку капустки квашеной...
Наконец-то Книжник, где-то там, на своём пятачке в избе засопел, зашевелился.
– Потекла вода под лежачий камень, – сказал себе Гордей Силыч. – Слышь, Гаврило Дормидонтыч, Истукашка нынче мёд гонит. Хозяин он, сам знаешь какой: дичь во щах да всё тараканы. А вот мёд у него нынче отменный. Так я ему подскажу. Чтобы, значит, тебя не забыл...
На сиё замечание показалось и лицо Книжника. Хмурое, недовольное. Волосы нечёсанные дыбом. Борода клочьями – по сторонам.
– С чего это там в народе волнения? – спрашивает.
– Нехитрое дело: с дуру мужик сам себя мутит, – издалека начал Гордей Силыч. – Говорил им: нечего такого человека по пустякам от дела отрывать, так нет. Их уйми. «Хотим, – говорят, – слышать Гаврилу Дормидонтыча. Пусть, мол, он скажет».
– Об чём хоть?
– Да про этих... Аптекаря и евойного дармового работника. Или кто он там ему?..
– А-а! – с досадой махнул рукой Книжник.
– Уж верно, – поддакнул Гордей Силыч. – Глаза бы мои не видели этого Аптекаря. Да вот народ, Гаврило Дормидонтыч... дожидается твоего слова мудрого, как ты учёный и есть. Надо бы, надо бы чего сказать нашим глупым людишкам...
– Надо, говоришь?
– А ты сам-то пораскинь умом-то: ты – слово учёное, а тебе за него – почёт и... грибки, яички, сальцо с мясцом... Одними книжонками-то сыт не будешь.
– Верно говоришь. Ладно. Пошли, – поморщился Гаврило Дормидонтыч.
Вышли они из избы.
– День добрый, Гаврило Дормидонтыч, – поклонились мужики.
– И вам... – отвечает тот хмуро.
Тишина наступила. Мнутся люди, не зная как, с чего начать.
Нашёлся-таки смелый, говорит:
– Прости уж, Гаврило Дормидонтыч, что от книгочейства оторвали. Не обессудь...
– Тут мы, Гаврило Дормидонтыч, миром собрались... Море ветром, народ слухом волнуется.
– Знать хотим... – поддержали первого.
– Об чём хоть? – спросил Книжник, ещё больше напустив на себя туману.
– Про Аптекаря да про этого... Копёшку. Слыхал, небось?
– Слы-ыхал.
– Вот и нам бы узнать... Как ты на всё это смотришь.
Гаврило Дормидонтыч хмуро глянул поверх голов, говорит:
– А чего тут смотреть?! Не на что тут смотреть, как я посмотрю. Потому как во всём этом нет никакого Смысла Жизни. Что же касается кадушки, (ох, и хитёр был Гаврило Дормидонтыч. Кадушку вставил в свою речь, чтобы лишний раз напомнить Гордею Силычу об обещанной капусте...) из которой якобы появился новый провизор, так это полная нелепица. А нелепица потому, что в книгах про то, чтобы провизоры из бочек выходили ничего не прописано. Вот вам и весь мой сказ, – сказал – как отрезал. С тем повернулся и хлопнул дверью. Ему было некогда разводить тары-бары. Книги ждали.
– Слово толковое, стоит целкового. Слыхали? – сказал Гордей Силыч.
– Чай не глухие.
– Раз так и по домам пора.
– Можно и по домам. Только что ж это получается? Выходит, этот Копёшка-то из бочки взялся?..
– А говорили из Банки.
– Кто тут теперь разберёт? Так и так может быть.
– Не-ет. Книжник знает. Не зря всю жизнь в книжках копошится.
– Верно. Ему вон – даже паутину некогда смахнуть с усов.
«ГДЕ ЭТО ВИДАНО, ЧТОБЫ АРМЯК НА СВЕТИЛО ВЕШАТЬ?!.»
В тёплый летний вечер, когда на небе ни тучки не было, а лишь прогуливался месяц, яркий, ровно самовар чищенный, да весело перемигивались звёздочки, во дворе Аптекаря собралась чуть не вся деревня.
Аптекарь посреди высоченную лестницу держит. А на самом верху её – Копёшка стоит. В руке армяк. Привстаёт, тянется – норовит свой армяк на рог месяца повесить.
Народ вокруг хохочет, глядя на обоих. А им не до смеха.
– Эх, коротковата лестница, – говорит Копёшка. – Чуть-чуть бы подлиннее и повесил бы. Самую малость не дотянуться.
– Я бы дотянулся, – говорит Аптекарь.
– Оно и понятно, коли ты верста коломенская – длиннее меня будешь. Да ведь что поделаешь, ежели мне жарко, а не тебе.
– Это верно. Только, может, слезешь? Устал я лестницу держать-то.
– Не-ет. Теперь слезать не надо. Я уже... повесил.
Загомонил народ:
– Гляди, братцы! Висит!!.
– Армяк-то висит!
– Чудеса!
– Коль в тепле да сыт, – пусть хоть там висит!
– Братцы, братцы! За Книжником послать бы!
– И верно! Посмотрим, что Книжник скажет.
– Может, и за Гордей Силычем?..
– Ну, его! Разворчится. Пойдёт уму-разуму учить – потом не остановить будет.
– Эй, Матвейка, беги за Книжником!
– Мне тут интересней, – отвечает Матвейка. К тому же он помогал Аптекарю держать лестницу. Да и другие – ребятишки, мужики – тоже помогали.
– Кому говорят!
– За Матвейку заступились:
– Чего ж мальчонку неволить, коли ему тут интересней.
– И впрямь, чего неволить, – сказал Истукарий. – Вон ребятишки. Рты пораскрывали, глазёнки так и горят. Забава им. Радость. Вот ведь как...
– Мужики, может, Истукарий мой сбегает? – говорит жена Истукария, а сама его в спину подталкивает, шепчет: – Беги, Истукаша, от греха подальше. Тут, не ровён час, месяц рухнет, а то и – лестница. А голова у тебя одна...
Помялся Истукарий.
– Я что, – говорит. – Для мира, если надо, я могу.
– Дуй, Истукаша! Чтобы одна нога здесь, другая – там!
Побежал он.
– Эй, Копёшка, поди, остыл? – кричит Аптекарь. – Небось, уж и прохладно стало?
– Да есть того!
– Слезай тогда! А вы отпустите. Без вас справлюсь, – говорит Аптекарь помощникам.
– Удержишь ли?
– Да он лёгонький, удержу.
– Копёшка, Копёшка! – кричит народ. – Погоди ты слезать! Посиди там малость. Книжник придёт, пусть глянет...
– Вот ещё! – отвечает Копёшка. – Буду я вашего Книжника дожидаться! Не за тем я залез. Забрался-то я сюда по надобности. Жарко стало, вот и решил: пока не остыну, армяк с себя снять. Теперь я остыл, можно и слезать. Вот только армяк отцеплю, надену... – хочет Копёшка армяк снять, да где там.
Тем временем Книжник за Истукарием вышагивает.
– Быть того не может! – кричит.
– Да как же, Гаврило Дормидонтыч, когда я сам видел. Вот, чтоб мне с места не сойти! Сам вот сейчас всё и увидишь. Своими глазами.
– Увидишь... Было б на что смотреть. Только того, об чём говоришь, всё равно не может быть. Потому что, какой же в этом Смысл Жизни, а? Я тебя спрашиваю!
– Не ведаю, – виновато отвечает Истукарий.
– Не ведаю... – передразнил Книжник. – Ты лучше скажи когда мёду принесёшь?
– Да ведь давеча... давеча приносил.
– Я тогда тебе что сказал? Сказал: «Хороший у тебя, Истукашка, мёд нынче». Значит что?.. Значит надо ещё нести. Понял?
– А-а... – почесал Истукарий в затылке.
– До чего же вы все бестолковые. Каждый пустяк объясняй вам.
За этим разговором и вошли они во двор Аптекаря.
Книжник так и застыл. От удивления и рот закрыть позабыл.
– Ну, чего? Никак? Не снимается? – кричит Аптекарь Копёшке.
– Никак. А без армяка слезать не охота.
– Вот тебе раз! Накинуть – накинул, а снять – никак?
– Ну да!
– Как же это так получается?
– Видать, месяц чуть выше поднялся, – отвечает Копёшка.
– Делать ему нечего! – рассердился Аптекарь.
– Ты вот что. Тащи другую лестницу. Я её к этой привяжу и –
самый раз будет.
– А не свалишься, пока я бегаю?
– Пустяки! – кричит Копёшка. – Я за армяк держаться буду!
– Ну, держись! Я мигом!
Аптекарь с места в галоп. Оглянись он, так увидел бы: Копёшка с армяком в руках, вместе с лестницей так и – повалились.
Бросился к нему народ.
– Копёшечка, Копёшечка, – приговаривает Матвейка, – поди зашибся?
– Зашибёшься тут. Народу кругом сколько. Не дали.
Прибегает Аптекарь с Лестницей. Видит: Копёшка-то уже на земле, среди людей. Рассердился.
– Копёшка, люди жать, а мы с поля бежать – так что ли получается? – выговаривает ему. – Послал меня за другой лестницей. Я, понимаешь ли, спешу, тащу, надрываюсь, а он – взял и слез!
– Ты погоди, не серчай, Аптекарь, – тихо так, задумчиво отвечает Копёшка. – Понимаешь, и сам не заметил как слез.
Аптекарь поправил очки на носу. Спросил:
– А чего так споро?
– Да, видать, мне там зябко стало. Я и надумал спуститься.
– А-а, – кивает головой Аптекарь. – Другое дело. Я, пожалуй, лестницу-то унесу. К тому же вон – и армяк на тебе уже.
– Ты погоди, друг Аптекарь. Мне, может, опять жарко станет...
Книжник, стоявший до той поры соляным столбом, да только глазами хлопавший, вдруг заорал:
– Да это же дурачьё! Это же фигляры! Где это видано, чтобы армяк на светило вешать?!.
Все вокруг согласно закивали головами, а сами про себя только посмеиваются.
– Слышь, Гаврило Дормидонтыч, дозволь спросить? – нашёлся мужик побойчее.
– Дозволяю.
– Гаврило Дормидонтыч, какие такие футляры? От очков что ли?
– Дурак! Не футляры, а фигляры!
– Виноват, Гаврило Дормидонтыч. Что ж это за фигляры такие?
– Это – паяцы, – ввернул Книжник уж мудренее некуда.
– Паяцы? А они пашут на лошадях?
– Дурачьё! – медведем взревел Книжник. – Почитай у каждого в голове темно, как в погребе, – махнул рукой, крутнулся на месте, и двинулся восвояси, бормоча под нос что-то.
В след ему неслось:
– Кабы нас хоть в чём просветил. А то сам только...
– Ещё чего! Так, глядишь, иной светлее меня станет. Верно, Гаврило Дормидонтыч?!.
В ответ только слышался сердитый треск кустов. Гаврило Дормидонтыч спешил к себе домой прямиком, не разбирая дороги. Шутка ли, для такой чепухи оторвали от дела.
«СОЛНЫШКИ, СОЛНЫШКИ! НА ЗАБОРЕ СВЕТЯТСЯ!..»
Пошло лето на убыль. Стало небо всё чаще хмуриться. То тёплые дождики накрапывали, теперь – куда там! Холодной сыростью потянуло. И в доме Аптекаря тоже.
Вот раз и говорит Аптекарь другу своему Копёшке:
– Мы с тобой вроде под крышей, а у нас, смотри, как мокро. Лучину запалить – и та потуга напрасная. Делать-то что? Удумал?
Поёжился Копёшка.
– Мокрее станет, тогда и подумаем.
– Подумаем... Вот проливные дожди грянут, затопит нас. В избе по колено воды будет.
– Не будет. Вода в подпол уйдёт.
– Ну, подпол зальёт! А потом...
– Пока заливает, – перебил Копёшка, – мы что-нибудь придумаем.
Глянул Аптекарь на Копёшку, обиделся.
– Я смотрю, – говорит, – тебе никакого дела нет до своего дома. Пропадай всё пропадом!..
– Сдался тебе твой дом, – отвечает Копёшка. – Тут про всю деревню думать надо.
– Чего-чего?!.
– Про деревню, говорю, думать надо.
– Делать тебе нечего. Это у тебя, Копёшечка, от сырости. Погоди, погоди. Промокнешь до костей, так про весь белый свет думать станешь.
– А чего? Я уже и об нём думаю.
– Ишь, прыткий какой! Ну-ну...
В сырой избе много не наговоришь. Замолчали оба.
Наконец Аптекарь улыбнулся, спрашивает:
– Что удумал-то, генеральская голова?
– Пока ничего, – отвечает Копёшка.
– Давай дырку нашу заколотим.
– Ну-у... Я-то думал, – заскучал Копёшка.
– А что?
– А то, что снег проморгаем.
– Ты погоди, – говорит Аптекарь. – Мы нашу дырку знаешь как заколотим?..
– Как?
– На живую нитку. Вот как!
– Это ещё куда ни шло, – согласился Копёшка. – Надо будет – расколотим.
– Вот именно! Где-то молоток был, Матвейка приносил вывеску нашу приколотить. Я уж везде обыскался – вывески нет как нет. А молоток – вот он. Малость, правда, заржавел от сырости.
Начали они заколачивать дырку. Вдруг Копёшка сорвался с места, во двор кинулся.
«Ладно, и один управлюсь», – подумал Аптекарь.
Кончил он дело, выглянул в окно, видит: Копёшка на заборе сидит, манит кого-то рукой.
От удивления Аптекарь молоток на пол уронил. Хорошо, не на ногу...
Вышел он на крыльцо.
– Эй, Копёшка, – говорит, – ну что? Не выходит?..
– Да, понимаешь, – отвечает Копёшка, – ему никак не выйти. Тучи мешают. Разогнать бы их.
– А-а! Верно! – догадался Аптекарь. – Давай дуть будем. Если разом дунем, авось и выйдет.
Стали они оба дуть, ветром тучи разгонять. Только, видно, слабый ветерок у них получался – без толку всё.
А дождь меленький – ситничек, – крапает себе.
– Ладно, – говорит Аптекарь. – Пошли в избу, а то совсем вымокнем.
– Ты иди пока пообсохни, – отвечает Копёшка, – а я ещё подую. Может, самый пустяк осталось. Я, как оно выйдет, тут обсохну. Не беспокойся за меня.
Аптекарь стоял-стоял, думал-думал и говорит:
– Давай, Копёшка! А я тем временем с другой стороны попробую!.. – и кинулся в избу.
Дома он время не терял. Нашёл четыре обрезка от доски, какую когда-то на ручей таскал выручать Никодима с коровой. Потом бросил в пустую банку одного снадобья, другого, залил водой – краска получилась. Отрезал кусок от старого валенка, приладил к щепке-палочке – чем не кисть? И начал малевать.
Закончил, расставил свою работу по углам.
Сразу тепло и светло стало в доме.
Вышел Аптекарь на крыльцо, Копёшку зовёт:
– Беги скоре в избу, обогреешься! У нас уже светит!..
Копёшка, как вошёл, так и замер.
– Ну, Аптекарь! Удумал-то как здорово! – обрадовался. Стоит руки озябшие потирает.
И минуты не погрелся. Похватал размалёванные доски, молоток, гвозди и – во двор.
– Копёшка, ты что?! А нам?!. – кричит ему вслед Аптекарь.
Не слышит Копёшка. Знай себе, приколачивает доски к шестам. Потом шесты к забору давай прилаживать.
Стало во дворе светло-светло.
И пока Копёшка возился, Аптекарь стоял на крыльце туча-тучей.
– Аптекарь, – говорит ему Копёшка, – не серчай, а? Пусть они деревне посветят. И нам хватит. Дом-то рядом. Он сперва снаружи обсохнет, потом – изнутри.
Копёшка последний шест приколачивает. А Аптекарь той минутой сорвал один шест, доску отрывает. Только тут увидел это Копёшка. С кулаками налетел на Аптекаря.
– Ты что делаешь, а?!. Я думал, ты человек, а ты?!.
А Аптекарь и не собирался обороняться.
– Копёшечка, – бормочет, постанывая от тумаков, – ну что ты расходился? Я попробую туда забросить, – и показывает на небо. – Может, за какую тучку зацепится да и останется там...
Понял Копёшка. Бросился обнимать Аптекаря.
– Аптекарчик, – кричит, – да ведь тогда всему белому свету теплее станет! Ты уж прости меня недотёпу-то. Не понял я сразу. Не серчай уж, прости, а?..
Тронули Копёшкины слова Аптекаря. На глаза слёзы навернулись.
– Да как же это я на тебя, – говорит, – осерчаю? Да пусть мой дом дождём зальёт по самую трубу! На тебя и захочешь осерчать, да не получится. Вот какой ты. Одно слово, не такой ты какой-то... Только мне ты всё равно... это... по душе.
– И ты мне это... по душе, – растрогался в свой черёд Копёшка. – Ты ведь тоже малость какой-то не такой...
– Я?! – удивлённо спросил Аптекарь. И очки снял, чтоб протереть.
– Ага. Иначе мы бы с тобой, может, и не встретились бы.
– Вон оно что? Тогда хорошо, что я тоже... чуть-чуть какой-то не такой...
Пока они друг другу добрые да ласковые слова говорили, показались на дороге мужики деревенские. С поля шли. Увидели ещё издали Аптекаря с Копёшкой, стали про них меж собой добродушно посмеиваться.
Подходят ближе. И только тут заметили.
– Братцы, – говорит один, – а деревню-то нашу дождём не мочит!
– Какой там не мочит!.. Тепло, светло!
– Чудеса в решете и только!
– Гляньте-ка, братцы! Да никак у Аптекаря на заборе солнышки светятся?!.
– И верно!
– Гордей Силыч, ты у нас в счёте силён. Сколько их там на заборе? Почитай не одно...
– Тоже... нашли солнышки, – насупился Гордей Силыч. – Доски это малёванные – вот это что! Вам дуракам на потеху.
– Гордеюшка, пущай доски. Окажи милость, сосчитай. Миром просим... – говорит один мужик, а про себя думает: «Мужик богатый, что чёрт рогатый».
– Ладно, ладно. Пристали, как репей... – Гордей Силыч наморщил лоб, губами зашевелил. – Кажись три, – говорит.
– Надо же! Много...
Подошли мужики к забору. С Аптекарем и Копёшкой здороваются.
– Ну как? – спрашивает Копёшка, а сам на шесты смотрит.
– Чудеса прямо!
– Тепло, светло и мухи не кусают!
– Вот удружили! Прямо на душе стало... это... как его... веселее...
– Гляньте, братцы! И ведь по всей деревне так! Вон и улица подсыхает!
– Это ещё что! – говорит Копёшка. – Погодите, сейчас Аптекарь забросит на самое небо ещё одно, тогда уж всему белому свету тепло да светло станет.
– Ишь ты, чего удумали!
– Не уж-то до неба добросит?
– Аптекарь-то?! Добросит!
– Эх, знай ямскую по столбам! – кто-то даже шапкой оземь ударил.
А Аптекарь вышел на середину двора и давай кидать доску в небо.
Все уставились, ждут: докинет или не докинет.
Тут, откуда ни возьмись, Матвейка бежит. С ним ещё ребятишки. Матвейка прыгает на одной ножке, распевает:
– Солнышки, солнышки! На заборе светятся! Поглядите, светятся сразу сколько много штук!
И только он подбежал, Гордей Силыч хвать его за ворот.
– Чего раскудахтался? Нашёл солнышки... Доски это малёванные, а не солнышки.
– И не правда, тятя! – задрыгал Матвейка ногами в воздухе. – Вон как светло, вон как тепло!
– Это тятя-то неправду говорит, да?!. Гляди сейчас. Гляди! Увидишь, чья правда-то...
Гордей Силыч отпустил Матвейку, вошёл во двор и – к шесту.
– Гляди, Матвейка! Все глядите! Я на ваше солнышко фу-у-у!.. – дунул. – Где оно? – зло смеётся. – Нет его! Потухло! Так что во всяком хлебе мякина есть...
Бросился Копёшка на Гордея Силыча.
– Ах, ты, Змей Горыныч! Ты что такое сотворил?! Его зажгли для тебя, для всей деревни, а ты?!.
– Зажгли... – передразнил Гордей Силыч. – Небось, баню истопить толком не сумеете, а туда же...
Копёшке на помощь поспешили Аптекарь с Матвейкой.
– Тятька, зачем потушил?! Зачем солнышко потушил?!.
– Матвейка! – прикрикнул на него Гордей Силыч, – на кого руку поднимаешь? На отца родного?!.
– А зачем солнышко потушил?!
– Не дам тятю в обиду, – решил вступиться Никодим.
– Погодь, сын, – остановил его Гордей Силыч. – Я и один управлюсь с соломой этой.
Кой кто из мужиков, хоть и с опаской, но помогли Аптекарю, Копёшке и Матвейке вытолкать Гордея Силыча со двора в калитку.
– Теперь Гордей Горыныч, ты погляди! – кричит Копёшка. – Ты думал, твоя правда?! А вот увидим!
Копёшка забрался на забор с шестами. Стал ласково гладить доску, на какую Гордей Силыч фукнул давеча. Гладит и приговаривает:
– Выйди, свет, Ясное. Выйди, свет, Красное. Посвети долгожданное. Обласкай, обогрей, улыбнись поскорей.
Тут-то и случилось чудо. Вспыхнуло потухшее солнышко.
– Вот! Смотрите, люди добрые! – обрадовался Копёшка.
– Глядите! Глядите! – закричали все.
– Заторопились больно, – сказал Гордей Силыч. – Таперича опять мою правду глядите. Фу-у-у!.. – уж и так дует, и сяк. От натуги стал Гордей Силыч красный, будто рак варёный.
А солнышко, знай себе, горит, всей округе улыбается.
– Худая у тебя фуколка, – говорит, посмеиваясь, Аптекарь.
Сам опять вышел на середину двора, опять давай доску в небо забрасывать.
– Да-а... – сказал кто-то из мужиков. – Вот как бывает: и там – правда, и там – правда. Но куда как хорошо, когда светлая правда над тёмной верх берёт.
А Матвейка подошёл к Аптекарю.
– Аптекарь, устал, поди? – говорит. – Дай мне разочек, а?..
– Чем чёрт не шутит, когда бог спит, – отвечает Аптекарь. – Попробуй ты.
Подбросил Матвейка доску, да так высоко, что и там вспыхнуло, засияло...
– Видали?!. – кричит Матвейка. – Ур-ра-а!
Ребятишки так и запрыгали от радости.
– Ай да Матвейка! – говорит Копёшка. – Теперь всему белому свету тепло!
Что там говорить, обрадовались мужики. Один Никодим поднял голову, давай дуть, чтобы погасить. Тут Гордей Силыч треснул его по затылку.
– Дуралей! Оно же эвон где!.. Высоко больно. Эх, Никодим. Под носом взошло, а в голове не посеяно.
МЕШОК ТЕПЛА – НЕ МЕШОК КАРТОШКИ
Подкралась неслышно зима к деревне. Рано поутру, чуть развиднелось, сыпанула с небес первым стойким снежком. Аптекарь с Копёшкой того и ведать не ведали. В тот час, знай себе, посапывали да похрапывали каждый на свой лад.
Проснулся Копёшка. Чует: руки, ноги едва гнутся, Совсем закоченел.
– Оё-ёй! Колотун-то какой! – будит Аптекаря. – Вставай, друг ситный! Пока спали, зима пришла, снег выпал. Топить пора! Слышь, Аптекарь?!.
– Угу, – тот даже и носа не высунул из-под тулупа.
– Чего ты гукаешь, как филин в лесу ночью. Вставай, говорят тебе! Зима пришла. Топить пора.
– Копёшечка, – бормочет Аптекарь, – что же ты мне сон обрываешь? На самом интересном месте. Ну, чуть-чуть бы погодил хоть.
Любопытно стало Копёшке: что за сон его друг увидел.
– Что хоть приснилось? – спрашивает.
– А приснилось мне, будто запряг я тройку своих лошадушек гнедых. И жеребёночек с ними. Тоже. Гикнул я, свистнул и – айда. А вот куда айда – не увидел. Из-за тебя всё. Разбудил раньше времени.
Рассердился Копёшка. Думал что интересное услышит.
– Тьфу! – говорит. – На твоих лошадушек бесхвостых! Тут топить надо, а он опять на мухах спотыкается!
– Копёшечка, – взмолился Аптекарь, – ну дай досмотреть, куда ж это я гикнул, свистнул.
Пожалел Копёшка Аптекаря. Подумал: «Угрелся друг Аптекарчик, а я его из тепла-то вытряхиваю. Не хорошо это». Подумал так и говорит Аптекарю:
– Ладно, слышь? Спи, давай. Как тепло станет, так и вставай. А я топить пошёл.
– Угу, – отозвался Аптекарь.
Оделся Копёшка. Взял мешок, на двор вышел. Двери за собой не стал закрывать.
Наложил он полный мешок дров из поленницы и – бегом на улицу. Опростал мешок посреди улицы, опять побежал за дровами. Целую гору натаскал. Поджёг снизу, береста схватилась огнём, стал костёр разгораться. Копёшка вокруг него приплясывает, распевает:
– Вы, полешечки мои, вы берёзовые! Разгорайтесь скорей, чтобы стало теплей! А как станет теплей, станет жизнь веселей!..
Пока он приплясывал да распевал, Аптекарь в доме проснулся. Говорит сам себе:
– Вроде дырка ещё не расколочена, а холод в избе собачий. Это под тулупом-то. Ну и ну. Что с избой приключилось? Не натопить никак.
Полежал, полежал Аптекарь. Высунулся из-под тулупа.
– Эй, Копёшка! Ты чего так плохо топишь?!
Никто ему не ответил.
Тут Аптекарь вскочил с лавки – прямо ногами в валенки. Забегал по избе, в углы заглядывает. И таракана живого не видать.
– Копёшка! Слышь, где ты?
«Вот тебе раз! Не уж-то в Банку ушёл... И двери настежь. Уже и позёмка по полу метёт...» – подумал.
Выбежал он во двор.
– Копёшка! – кричит. – Ты куда подевался?!. – выбежал он за ворота на улицу. Смотрит: костёр горит. Вокруг него Копёшка хлопочет, приплясывая. «Лучше бы избу протопил», – хотел было обидеться Аптекарь, да передумал: «Ну, что я, в самом-то деле? Хоть нашёлся и то – радость. Вон и на душе потеплело». Кричит он Копёшке:
– Ты чего там середь улицы застрял?
Услышал Копёшка.
– Ну что? Согрелся?! – спрашивает.
– Согреешься с тобой, когда ты двери оставил нараспашку!
– Я для того и оставил, чтобы и к тебе тепло шло! От костра. Понял?
– А-а. Ну, видать, ещё не дошло, коль я проснулся оттого, что озяб.
– Ну, да! Давай к костру!
– Дай, хоть шапку надену.
– Одевайся.
Подошёл Аптекарь к костру.
– Грейся, да поскорее, – говорит ему Копёшка.
– Как это поскорее? – надулся Аптекарь. – Буду греться, пока не согреюсь.
– А ты ногами притопывай, – посоветовал Копёшка, – руками прихлопывай – вот и будет поскорее.
– Копёшка, а куда нам такая торопёжка? Тьфу ты!.. Никогда складно не говорил, а тут с тобою заговариваться начал.
– Куда, говоришь?.. Делом займёмся.
– Чего-о?!. Послушай, Копёшка, зима пришла. На зиму медведи и те в берлогу залезают и спят. До самой весны лапу насасывают. А на тебя прямо никакого удержу. Всё со своими делами. Перекреститься лишний раз, и то не дашь...
– Тпрру-у!..
Аптекарь оглянулся.
– Где ты лошадь увидел?
– Это я тебе. Чтоб остановился.
– Тебе б только шутки шутить над старым Аптекарем. Скажи лучше: мешок зачем взял.
– Обогрейся, потом скажу, – подмигнул Аптекарю Копёшка.
– Копёшка, глянь! Матвейка бежит к нам. И тоже – с мешком пустым.
– Подмога идёт!
– Аптекарь, Копёшка, вот и я! – кричит Матвейка. – Я тебя, Копёшка, в окно увидал. Дома одна маманя, я мешки незаметно прихватил и – к вам. Может, чем подсоблю.
– В самый раз, Матвеша, в самый... – Копёшка похлопал по плечу Матвейку. – Без тебя никак не обошлось. И мешки нам для дела позарез нужны.
– Я так и думал, – обрадовался Матвейка.
– Палёным запахло, – говорит аптекарь. – Никак, борода моя уже дымится. Стало быть, я готов.
– Ну, коли готов, держи мешок. Да не так, а вот так! – показал Копёшка. – Чтобы полный мешок тепла набралось. Как наберётся, сразу завяжем.
Наконец-то Аптекарь догадался, в чём дело.
– Теперь понятно, – говорит. – Наберу и – к нам в дом! Ай, да Копёшка! Хорошо придумал. И дыму никакого. И угару тоже...
Тут Копёшка его перебил:
– Не нам, не нам! Мы и так перетопчемся. Как наберём полный мешок, ты сразу вон в тот дом и беги с ним. Там дети малые, а хозяин дров никак не привезёт. Лошадь у него пала. Вот он и ждёт, когда кто даст в лес съездить. Понял?
Не понравилось это Аптекарю.
– Ну вот, – говорит. – Запряг прямо, а поехал криво.
Зато Матвейке эта затея в самый раз пришлась по душе.
– Здорово-то как! – говорит. – Копёшка, а мне куда с теплом бежать?
– Ты, Матвеша, вон в тот дом беги, к бабке Маланье. А я в тот. Уразумели?
– Уразумели.
– Здесь потом и встретимся.
Кинулись от костра Аптекарь с мешками. За ним – Матвейка. За Матвейкой – Копёшка.
Через какое-то время сбежались все трое к костру.
– Ну, как? Отнесли? – спрашивает Копёшка.
– Я принёс, стал тепло-то выкладывать, – говорит Матвейка, – а бабка Маланья хвать у меня из рук мешок, да давай гонять меня по избе. Мешком лупит и приговаривает: «Ладно, Аптекарь, ладно, Копёшка! Ты-то, пострел, куда лезешь?!. «Насилу выскочил. Мешок всё же вырвал.
– Вот незадача, – глянув на Матвейку, вздохнул Копёшка. – Надо было тебе по первости сказать: так, мол, и так...
– Я бы сказал, да бабка Маланья не дала. Налетела, как петух с шеста.
– Ну, ничего, Матвеша. И так бывает. Главное, ты на бабку не серчай. Не поняла она, – Копёшка повернулся к Аптекарю. – А ты как?
– Отнёс. Хозяин, правда, чего-то всё ворчал. Только мне слушать его не досуг было.
– Это он тебе спасибо говорил. Благодарствую, мол...
– Может и так, – плечами пожал Аптекарь. – Я не расслышал. Назад торопился.
– Братцы, смотрите! – закричал вдруг Матвейка. – Во-он Книжник бежит.
– Верно! И никак сюда.
– Может, смысл жизни нашёл, – говорит Копёшка. – Теперь нам расскажет.
– Расскажет, дожидайся... – мотнул головой Аптекарь.
– Братцы! Книжник-то без шапки! И валенок только один! Другой, видать, по дороге потерял. Шибко сердитый чего-то.
– Несётся, будто конь борзый. Борода да усы белые. Изо рта пар валит.
Испугался Матвейка.
– Побегу, – говорит. – Увидит меня Книжник, тяте скажет, что я опять с вами.
– Беги, Матвеша.
– Мы уж тут, в случае чего, вдвоём отобъёмся.
Убежал Матвейка.
Книжник всё ближе. Уже и разобрать можно, что кричит:
– Дурачьё! Фигляры! Кто же улицу зимой топит?! Да есть ли в том хоть какой смысл?!.
Копёшка присмотрелся к Книжнику. Говорит Аптекарю:
– Вот что. Держи мою шапку, держи мой валенок. Неси Книжнику. Только бегом. А то он, пока до костра доберётся, воспаление лёгких схватит.
– Факт, что схватит. Да ещё и двухстороннее. Только постой, Копёшка!.. А ты сам-то как?!. Без шапки да без валенка?..
– Я-то? Я-то ничего. Перетопчемся. Беги, беги, давай. А я пока Книжнику мешок тепла приготовлю.
Аптекарь так и припустил от костра.
Смотрит Копёшка: из проулка Никодим выскочил. В руках корытце долблёное с каким-то приносом... Так с ходу и налетел на Книжника. Корытце – в сторону, оба в сугроб повалились. Барахтаются. Тут к ним Аптекарь подбегает.
– Гаврило Дормидонтыч, – говорит Никодим, – ты чего прёшься, как угорелый, пути не разбирая?
– А у тебя что, глаз нет?! – кричит на Никодима Книжник. – Видишь, бегу, уходи с дороги!
– Меня сшиб, сам в снег завалился, – ворчит Никодим. – И вот – добро по дороге раскидал. И я ещё у него виноват. Ну, ты и фрукт, Гаврило Дормидонтыч. Добро-то это я тебе нёс.
– Так чего же ты, балбес, стоишь?! Собирай живо!
– Ну, Гаврило Дормидонтыч, ты и птица! Тебе принеси яичко, да и облупленное.
Аптекарь стоит, слушает, как они меж собой переругиваются, совсем забыл зачем бежал.
– Помогай Никодиму! – кричит ему Книжник. – Не стой пеньком!
– По первости шапку надень да валенок, – опомнился Аптекарь.
– Дело говоришь. Давай сюда шапку! А валенок этот откуда? У меня чёрный был, а этот серый!
– Ещё артачиться будет, – начал сердиться Аптекарь. – Надевай серый, пока не заболел. Ну вот. Теперь собирай своё добро, а я пошёл. Сейчас тебе мешок тепла принесу.
Книжник так и застыл с огурцом в руках. Вспомнил вдруг, куда и зачем бежал.
– Чего-о?!. – кричит. – Дурачьё! Фигляры! Мешок тепла!.. Тащи лучше мешок картошки. В нём хоть смысл есть!
– Знаем что делать. Собирай своё добро. Вон его сколько по дороге раскидано, – махнул Аптекарь рукой и пошёл обратно.
Подходит к костру. Видит: Копёшка. От холода на одной ноге попрыгивает.
– Ну? – спрашивает.
– Раскричался Книжник на чём свет стоит. «Не надо, – говорит, – мне вашего мешка с теплом. Тащите, – говорит, мешок с картошкой».
– Слышь, Аптекарь, – перебил его Копёшка, – Дормидонтыч-то ругался хоть не босиком?
– Не-ет. Валенок и шапку напялил. Малость, правда, поартачился.
– Ну и ладно. А чего это он до нас не добежал?
– Не до того, видать, стало. Огурцы малосольные надо было собирать, вот и застрял на огурцах.
– На каких огурцах? Ты о чём?..
– На каких... Никодим ему малосольных огурцов корыто нёс. А как налетели друг на друга, так и огурцы – по сторонам. Теперь вот оба и собирают.
– А-а. Вон оно что. Значит, тепла ему нашего не надо...
– Тепла... – передразнил Аптекарь. – Всю поленницу спалили. Хоть бы одну дровину для печи оставили...
Аап-пчхи!.. – чихнул Копёшка. – Одной дровиной улицу не нагреешь.
– Ты не про улицу думай! – рассердился Аптекарь. – А про наш дом! Ведь холод в избе собачий.
– Ежели ты дверь не закрыл, придём – тепло будет. Аап-пчхи!.. Жаль, дрова прогорели. Оттого, видать, мне и зябко.
– Батюшки, Копёшка, друг ситный! – спохватился вдруг Аптекарь. – Что же я тут стою?.. Стою, лясы точу, а ты у меня уже во всю чихаешь!..
Схватил Аптекарь Копёшку в охапку и – ударился к дому.
А Копёшка уже и носом хлюпает:
– Не горюй, Аптекарь. Пере... аап-пчхи! топчемся как-нибудь.
ПРОЩАЙ, КОПЁШКА!..
Всю ночь тяжело кашлял Копёшка на печи.
С вечера кое-кто из соседей дров принёс, печь истопили. Аптекарю не до того было: то ковшик воды Копёшке подаст порошок запить, то тулуп на нём поправит. Тот ему подмигивает:
– Ничего, Аптекарь, перетопчемся. Не горюй, ещё не так народ повеселим.
– Ясное дело, – отвечает Аптекарь. – Только ты пока помалкивай, Копёшечка. Поправляйся, давай.
Уж под утро прилёг Аптекарь на лавку, забылся коротким сном. С рассветом очнулся.
– Копёшка, – позвал. – Слышь, Копёшка?
Высунулся Аптекарь из-под тулупа. Глянул: нет Копёшки. Подумал: «Ну, видать, поправился. Улицу побежал топить». Только хотел снова с головой укрыться, ещё поспать, как вспомнил.
– Постой, – говорит себе, – какая улица? Все дрова до последнего полена вчера стопили.
С этими словами вскочил Аптекарь.
– Копёшка! Не валяй дурака, куда спрятался?!
Смотрит Аптекарь: армячишко драненький его – вот, на гвозде висит. И валенок один. Не уж-то так побежал?..
Теперь уж не на шутку испугался Аптекарь. Выбежал на крыльцо.
Вокруг белым-бело. Ни следа.
Бросился Аптекарь во двор.
– Копёшка! Эй, Копёшка! Чего опять удумал? Куда запропастился? Я бегай, ищи тебя, слышь, Копёшка?! Не дело это. – Постоял Аптекарь, прислушался. Ветер завывает. – Копё – ёшка – а! – закричал, затоптался на месте. – Что ж это такое...
А холодно. Погнал холод Аптекаря в избу. Вбежал он, к столу кинулся, к Большой Зелёной Банке.
– Копёшечка-а... друг ситный... Отзовись, милый... – простонал.
Слышит: Копёшка... Только не из Банки, а откуда-то сверху. И голос такой хриплый, едва узнать можно.
– Ты уж, – говорит, – не серчай на меня, Аптекарь. Шибко заболел твой друг Копёшка... И себя не брани. Потому как вашими лекарствами не поправить меня. Вот и ушёл я. Думал, тебя разбудить перед тем, да больно сладко ты спал. Не обессудь уж... Прощай, друг Аптекарь. Не поминай лихом...
– Постой, Копёшка, постой! – закричал Аптекарь. – А придёшь ли когда опять?! Уж как бы я ждал... Уж я бы дождался...
– Не было ответа на те слова.
– Э-х, Копёшечка, друг мой... Ушёл... – горько вздохнул Аптекарь.
Час, может, целый сидел он за столом. Спроси его: кто он? откуда? зачем здесь? – не сказал бы. Только вдруг, будто кто его под руку – толк. Схватил он Банку и давай в неё щепотками всякие снадобья свои бросать.
Бросал, бросал – никакого проку.
Обнял Аптекарь Большую Зелёную Банку.
– Копёшечка-а!.. – заплакал.
Плачет, заливается. Не слыхать ему голосов.
Подъезжает к его дому Матвейка на лошади Истукария. Едут, меж собой разговаривают:
– Я к тяте: «Дай, – говорю, – тятя, лошадь. Я дров Аптекарю с Копёшкой свезу». «Ещё чего!» – отвечает сперва. Хитрый он. А потом и говорит: «Либо лошадь, либо дрова бери. Одно только».
Тут я смекнул: лошадь я найду где взять. «Давай, – говорю, – тятя, дрова». Смеётся: «Бери!» Думал, я одно-два полена возьму. Мол, боле мне не снести. А я – к Истукарию, твоему хозяину. Так, мол, и так...
– А я, как услыхала, кому дрова, – весело отозвалась лошадь, – сама в сани запряглась.
– То-то Истукарий Спиридоныч удивился. «Уже, – говорит, – и лошадь моя готова. Видать, помнит, как Аптекарь с Копёшкой ей помогали».
– И верно. Грех хорошее-то забывать.
Въехали они во двор Аптекаря. Свалили дрова. Матвейка в дом пошёл.
– День добрый, Аптекарь! Принимай дрова! Привёз. Чтоб мне и сегодня избу протопили как полагается. Слышишь?
Видит Матвейка: Аптекарь плачет.
– Аптекарь, ты чего? Стряслось что?.. – Матвейка давай тормошить Аптекаря. – Чего хоть стряслось? Говори толком!
– Стряслось, Матвеша, – покачал головой Аптекарь. – Друг-то мой Копёшка...
– Чего Копёшка-то?!.
– Всё. Нет больше Копёшки. Ушёл...
– Ушёл? Ты хоть искал его? Может, во дворе где?
– Искал уж. Нет его. Ушёл...
– Куда хоть?
– Не сказал. По всему видать, совсем ушёл.
– Может, вернётся ещё. Погоди реветь-то.
– Нет. Не вернётся. Шибко он заболел... Теперь не вернётся...
– Хоронить-то погоди! Может, на деревне где! Копёшка-то ведь такой! Чего не удумает! Ты сиди, я искать поеду, – кинулся Матвейка из избы.
– Куда, Матвеша? – крикнул ему вслед Аптекарь. – Одежонка-то его вся здесь. Да и напрасно...
Но не слышал Матвейка. Прыгнул в сани.
– Но! Пошла!
Помчалась лошадь. На бегу спрашивает:
– Матвейка, чего случилось хоть?
– Копёшка ушёл. Больной шибко был, а ушёл.
– Не уж-то?..
– Гони на деревню! Искать будем.
– Держись, Матвейка. Уж я понесу...
– Давай, милая!
На деревне то там, то здесь слышен голос Матвейки:
– Копёшка! Эй, Копёшка! Копёшка, где ты?
Мужики повстречались.
– Не видали Копёшку? – спросил их Матвейка.
– Нашёл где искать. К Аптекарю езжай.
– Нет его у Аптекаря.
– Где ж ему быть, как не там?
– Ушёл Копёшка от нас. Может, совсем ушёл...
– Ты хоть думай, малец, что говоришь!
– А ну вас! – осердясь крикнул Матвейка. – Пошла!
Будто кто подсказал ему, завернул он к дому Книжника.
– Гаврило Дормидонтыч! – стучится.
Долго стучался. Приустал даже. Уже и лошадь, и та хотела ему помочь копытом. Да крыльцо у Книжника высокое, – не сподручно было лошади копыто применить.
Открылась наконец дверь.
– Гаврило Дормидонтыч, – сунулся в неё Матвейка. – Копёшка пропал! Нет Копёшки. Может, ты чего знаешь? Помоги. Окажи милость, подскажи. Ты же учёный, про всё на свете знаешь...
– Получай своего Копёшку! – рявкнул Книжник. Бросил под ноги Матвейке валенок и шапку. С тем и дверь захлопнул.
Поднял Матвейка валенок, шапку. Узнал: Копёшкина амуниция...
Тут он с новой силой стал колотиться в двери Книжника.
– Дормидонтыч, куда Копёшку подевал?! А ну, отпирай! Слышишь?! Не то сейчас мы крыльцо и двери твои в щепки разнесём!
– Поозоруй у меня, поозоруй, – донеслось из избы. – Я вот отцу скажу. Уж он тебя приструнит, ухи-то накрутит. Вспомнишь меня...
– Мне теперь всё одно! – отвечает Матвейка. – Куда Копёшку подевал, говори?!.
Уж так осерчал Матвейка, что не слышал, как лошадь его окликает. Наконец услышал:
– Матвеша, да не колотись ты понапрасну-то...
– Это почему же понапрасну?
– Сейчас поймёшь всё. Помнишь, Книжник по улице бежал? Без шапки да в одном валенке?
– Помню. Я, как увидел тогда, так убежал от греха подальше. Чтоб с ним не встретиться.
– Ну вот. А Копёшка-то тогда снял с себя валенок, снял шапку и велел Аптекарю отнести это всё скорее Книжнику. Мол, пока Книжник в одном валенке бежит, простудиться может. Понял теперь что за валенок у тебя в руках?
– А-а... Вот оно что. А ты откуда про это знаешь?
– А мы с Истукарием как раз тем часом мимо ехали, чуток другой дорогой. Всё видели.
– Понятно теперь, – вздохнул Матвейка. – Что ж... поехали к Аптекарю. Худо ему одному-то.
Приехали. Матвейка с валенком и шапкой вошёл в дом.
– Вот только... – говорит с порога.
Аптекарь так и бросился к нему.
– Нашёл?!.
– Да где там... Это у Книжника было.
– А-а... – вспомнил Аптекарь. – Ну, да...
Пришёл Истукарий. Поставил на стол горшок.
– Моя Анфиса послала. Говорит: «Снеси, Истукаша, мёду Копёшке. Пускай, – говорит, – спорее на ноги встаёт».
– Мёд?.. – задумчиво говорит Аптекарь. – Вчера приносил, сегодня...
– Да ведь как же?.. – опешил Истукарий. – Бабка Маланья – молоко, я – мёд...
– Некому, Истукарий Спиридоныч, мёд есть... – сказал Матвейка.
– Это как понимать? – насторожился Истукарий.
– Так и понимать. Нет больше Копёшки. Не стало...
– Помилуйте! Вчера был, а сегодня не стало! Может, вышел куда? Может, поискать хорошенько надо?
– Уже искали, Истукарий Спиридоныч. Нет его.
Глянул Истукарий на Аптекаря и Матвейку. Понял: так оно и есть.
Потянулся к дому Аптекаря народ. Толкуют люди меж собой:
– Слыхали?
– Как же. Гордея сынок, Матвейка всё по деревне гонял, всё кликал: «Копёшка, Копёшка!»
– И не нашли что ли?
Вышли на крыльцо Матвейка и Истукарий.
– Слышь, Истукарий, куда Аптекарский друг-то подевался?
Не сразу ответил Истукарий.
– Заболел он. Шибко заболел...
– Ну-у?!.
– С того и не стало Копёшки, – подтвердил Матвейка.
– Да-а. Беда, что вода: нечаянно на двор приходит.
Мужики переглянулись.
– Да как же это стало? Помер что ли?..
Истукарий и Матвейка только головами кивнули.
Мужики один за одним стали заходить в дом. Видят: Аптекарь за столом своим. Перед ним Большая Зелёная Банка.
Подходят, заглядывают через плечо.
– Слышь, Аптекарь. Ты бы это... как его... того... побросал бы своих снадобий... Авось да небось, он бы и снова сладился. Копёшка-то?..
– Бросал уже, – отвечает Аптекарь едва слышно.
– И никак?
– Никак.
– Вот горе-то...
– Да-а... Копёшка... Не было у нас таких! Отродясь не было...
– А мы всё жили, думали: чего нам хватает?.. А он, Копёшка-то, пришёл и будто чем светлым посветил вокруг...
– Вроде как понятно стало...
Аптекарь чуть очнулся от тяжких дум, говорит:
– Бывало, только скажет: «Ничего, друг Аптекарь, перетопчемся!» А оно вон как обернулось...
В избу вошли Гордей Силыч и Книжник. У того под рукой старая ржавая вывеска с облупленными буквами: «Аптекарь». Все расступились, давая им дорогу. Меж собой перешёптываются:
– Гляди-ка, даже Книжник пришёл. А уж как Копёшку-то с Аптекарем поносил бывало.
– Видать стыдобушка заела.
– Вот, – говорит Книжник Аптекарю, – вывеска от твоего заведения. У меня промеж книг оказалась. На, приколоти на место.
– Не до тебя сейчас, Гаврило Дормидонтыч, – махнул рукой Аптекарь. – И не до вывески. Шёл бы ты...
– Та-ак... Это что же?.. – насупился Книжник. – Меня, Гаврилу Дормидонтыча, выпроваживаешь? Стало быть, так надо понимать?
Тут мужики не выдержали, зашумели:
– Ты, Гаврило Дормидонтыч, не обессудь, да уж больно ты с этим железом-то не вовремя пришёл.
– Уж точно, Гаврило Дормидонтыч, в неурочный час... Не до тебя сейчас Аптекарю. Да и нам тоже...
Книжник ещё больше нахмурился, губу выпятил.
– А чего так? – спрашивает.
– Тут, понимаешь, друга Аптекаря это... того... не стало... Копёшки, значит...
– Копёшки... А его и не было! Не было никакого Копёшки! – строго резанул Книжник.
Все переглянулись.
– Ты, Дормидонтыч, говори, да не заговаривайся.
– Как так не было? Как так не было?!
– Да вот так. Не было и быть не могло никакого Копёшки. Умственная игра воображения – вот как называется это по-учёному. Понятно?
Сбил-таки Книжник кой кого с понталыку своим напором да мудрёными словами:
– Ну, ежели умственная... – почесал в затылке один, другой.
И сказать вроде больше нечего. А тут Истукарий! Кто б и подумать бы мог?!.
– Побойся бога, Гаврило Дормидонтыч! – говорит. – Как только у тебя язык-то поворачивается?.. А когда ты босиком по морозу дул, да без шапки, кто тебе валенок дал, а?.. Шапку кто дал?..
Книжник, не моргнув глазом:
– Может, и ты дал. Стану я разбирать: кто да что. А ежели по правде говорить, так это мне Аптекарь дал. Вот.
– А чей валенок, не знал?!. – подступился к Книжнику Матвейка.
– Матвейка! – одёрнул его Гордей Силыч.
– Э, погоди, Силыч, – говорит Истукарий. – Сын твой, а ум у него свой.
– Только язык у него мелет, чего голова не ведает, – буркнул Книжник.
А Матвейка опять к нему цепляется:
– Значит, не знал?!. А когда выкинул мне валенок, что сказал? Помнишь?!.
– Ну, что? Соври, я послушаю, – сказать-то ему нечего, вот он, малец, и ехидничает.
– Я не совру, я напомню, – гнул своё Матвейка. – Сказал ты: «Получай своего Копёшку!» Вот что ты сказал.
– Ай, да Матвейка! – загомонили мужики.
А Книжнику хоть бы что. Говорит спокойненько:
– Матвейка, Матвейка... Не хорошо получается. Оговариваешь Гаврилу Дормидонтыча.
У Матвейки щёки огнём вспыхнули.
– Я?!. Оговариваю?!.
– А то кто же?.. Не говорил я тебе ничего такого, – Книжник прищурил глазки. – А хоть бы и говорил, да кто слышал? Ты! Один! Мальчонка!.. Вот, брат, и получается: чистый оговор.
– Да уж... Наш Филат не бывает виноват, – сказал кто-то.
– Матвейка правду говорит! – заржала на дворе лошадь Истукария. – Своими ушами слыхала твои слова, Гаврило Дормидонтыч!
Все так и застыли. Один мужик толкнул другого плечом.
– Вот уж истинно: ложь стоит до улики.
– Глупой животине – поверили! – натужно засмеялся Книжник. – Дитю малому – поверили! А мне – нет!.. Эх, темнота необразованная! – повернулся, уходить собираясь, но тут попался ему на глаза Гордей Силыч. – Гордей, скажи хоть ты этим неслухам, что никакого Копёшки не было. Не было его в естетстве человеческом! Ведь так?
Замялся Гордей Силыч, но сказал:
– Кажись факт... Не было.
– Вот, слыхали? Ваш же Гордей Силыч говорит. Уж ему не поверите что ли?!.
– Тятя! А кто на солнышки дул?! – подскочил к отцу Матвейка. – Копёшка с Аптекарем зажгли их, а ты, тятя, хотел потушить! Забыл?
Насупился Гордей Силыч, покраснел.
– Матвейка! Не твоего ума это дело, слышишь?..
– Ты постой, Силыч, а малец твой верно говорит. Я сам тому свидетель.
– И при мне это было. Вот как сейчас помню.
– И я видел. Вот. Чего уж там, видел, поддержали мужики Матвейку.
– Да что там толковать: в камень стрелять – только стрелы терять...
– Да что вы, братцы?! Конечно, был Копёшка!
– Был. Определённо. Чего там!
– Кому ж я мёд вчера приносил... – тихо говорит Истукарий.
– Да ну их! – махнул рукой Книжник. – Дурачьё! Бараны! Пошли, Гордей Силыч, отсюда.
Они уходят. Чуть погодя потянулись за ними и остальные.
Сидит Аптекарь за своим столом. Уронил голову на руки, всхлипывает. Всё успокоиться не может. А рядом Матвейка. По плечу его гладит. Мол, не терзайся ты так Аптекарь, коли не вернёшь его... И стоит Матвейка аккурат там, где Копёшка стоял, когда в первый раз у Аптекаря в доме объявился... А рядом с Матвейкой – Истукарий. Голову повесил, вспоминает Копёшку...
...Так Копёшка и не вернулся. Да где ж это видано, чтобы после чуда случилось ещё одно и точно такое. Но, надо полагать, вернись Копёшка, хоть на краткий миг, он бы сказал: «Это ничего, что меня нет. Зато люди теперь, может, догадываются чего им не хватало...» Нет, пожалуй, Копёшка не стал бы говорить таких слов. Он скорее сделал бы что-нибудь такое, от чего все вокруг улыбнулись бы. Улыбнулись по-доброму, как улыбаются проделкам всяких чудаков, всяких Копёшек... Ведь когда улыбаются так, то меньше зла остаётся на свете, и ярче светит наше не нарисованное солнце.
9 мая 1979 – 1 ноября 1983