Стихи и проза | Приметы бытия конкретного |
|
Ольга Тимофеевна Ковалевская
(письмо сыну Ольги Тимофеевны)
Дорогой Дмитрий!
Пишет тебе Гиневский Александр Михайлович.
Димочка, ещё раз прими мои глубокие соболезнования по случаю кончины твоей мамы.
На похоронах я был тронут тем, что проститься с Ольгой Тимофеевной пришло столько народу. По лицам собравшихся я видел, как дорожили они знакомством и дружбой с твоей мамой.
В середине семидесятых судьба свела меня с Ольгой Тимофеевной. Если не ошибаюсь, она сама только-только начала работать в ДЕТГИЗе.
Как-то сразу она для меня стала самым светлым человеком в этом весьма суровом заведении. С нею можно было быть откровенным, с нею так и тянуло поделиться сомнениями. Ольга Тимофеевна умела слушать, умела сочувствовать, умела подбодрить своим сочувствием. И если уж она проникалась достоинствами рукописи очередного автора, то была готова бороться за судьбу её издания. Меня всегда поражала смелость, с которой она вступала в борьбу. Боролось она открыто, аппелируя только к литературным достоинствам текста, вопреки «подводным течениям интриг», без которых не живёт любое казённое заведение.
Со стороны, порою, казалось, что идёт борьба Дон-Кихота с ветряными мельницами… Только у Ольги Тимофеевны принципы были земные, конкретные, глубоко осознанные. И дышали они благородством, порядочностью ранимой человеческой души. Этим принципам, как христианским заповедям, она всегда оставалась верна.
Редактором Ольга Тимофеевна была великолепным. Она глубоко чувствовала ребячью сущность, и потому искренне радовалась, когда встречалась рукопись, которая явно была бы по душе ребёнку читателю.
Надо сказать, что Ольга Тимофеевна никогда не давила своим официальным авторитетом.
Она старалась вникнуть в сущность дарования. Подбадривала автора, поощряя его творческую самобытность, помогая ей выразиться ярче, убедительней. С таким редактором было чертовски интересно работать. Обсуждение каких-то спорных моментов порою проходили азартно и весело. И прямо на глазах качество рукописи росло…
Никогда не забуду такое. Моя рукопись книги «Везучий Борька» лежала у неё уже давно. Текст мы отработали, приготовили к типографии, но утверждения Главным редактором так и не удостаивались. Шли месяцы, Ольга Тимофеевна и так, и сяк пыталась добиться внесения рукописи в план издания, но увы… начальство каждый раз норовило отложить папку в сторону…
Я уж было совсем потерял надежду. Всё ломал голову: не «крамолу» ли какую учуяло начальство в моих текстах?..
Однажды оказался в Гатчине, на встрече с ребятами районной библиотеки. После выступления разговорился я с заведующей Тамарой Владимировной Величкевич. Рассказал ей и о маяте с рукописью. На что она вдруг спросила: «У вас есть экземпляр этой рукописи?» «Есть, - говорю, - второй. Первый лежит в издательстве». «Вы вот что, привезите этот второй мне».
Привёз, отдал.
Прошло несколько месяцев. Я уже и забыл про отвезённую в Гатчину рукопись. И вдруг Тамара Владимировна звонит: «Приезжайте».
Приехал. Она протягивает мне толстую папку с «кальсонными» завязками. Открываю. Толстая пачка бумажек по характеру – акты. Такое-то число, школа такая-то, класс такой-то… На уроке литературы обсуждались такие-то рассказы А.Гиневского. Ученик такой-то… высказался так-то… Приводится высказывание школьника. Одного, другого, третьего… Высказывания непосредственные, тёплые, позитивные. И закреплены они подписями учителей, директора школы.
А рядом с подписями – круглая официальная печать.
«Отвезите это в издательство», - сказала мудрая Тамара Владимировна.
Сам я не знал: плакать мне или смеяться. Я вдруг глубоко устыдился показывать Ольге Тимофеевне все эти «одобрямс» под синими печатями…
Однако, повёз. С душевным трепетом вошёл в кабинет Ольги Тимофеевны. С тем же трепетом протянул папку с «кальсонными» завязками.
Она взяла, раскрыла, стала читать. Потом вдруг захлопнула папку, сорвалась со стула и – помчалась.
Долго я сидел, ожидаючи. Всё рисовалась картина как меня выталкивают в шею из дверей издательства.
Наконец появился мой редактор. Сияет улыбкой, глаза горят: «Саша! Мы победили!.. Свою книжку вы увидите! Мы её выпустим!..»
Такую искреннюю, горячую радость за другого я ещё не встречал. Эта светлая радость Ольги Тимофеевны останется со мной до конца…
Я знал, что Ольга Тимофеевна глубоко верующий человек. Но меня просто поражало её великодушие к тем, кто был далёк от церкви. Ей был чужд элемент фанатизма – невольное желание «наставить на путь истинный» личность, случайно «подвернувшуюся под руку». Её религиозность была глубинная, не показная. И выражалась она основательно не столько в сотворении уместного крестного знамени, а в очередном поступке. Таком, который выказывал старание и желание оставаться по возможности человеком. Чистым перед Господом.
И когда судьба привела меня в Иерусалим, в Гефсиманский сад, первое, что пришло мне в голову: привезти Ольге Тимофеевны ветку оливы. Именно ей, из этого самого сада…
Ковалевская самобытно реализовалась и в собственном творчестве. Трудно представить себе книгу «Царский Лейб-Медик» («Жизнь и подвиг Евгения Боткина». Издат. «Царское Дело», 2010, С.-Петербург) без её горячего профессионального участия. Ею владело жгучее желание наконец-то восстановить справедливость в освещении ряда вопросов. Тех самых, ответы на которые были гнуснейшим образом извращены сотворителями кровавого периода истории России в начале прошлого века…
А работа над книгой «Ковчег для одного», посвящённой поэту Олегу Григорьеву?.. Книга вышла в издательстве «Русский остров», 2012. Не случайно книга Ольги Тимофеевны имеет и подзаголовок: «Олег Григорьев, которого мы не знаем». Чрезвычайно важное уточнение. Дело в том, что официоз относился к личности поэта, как к банальному дворовому хулигану. Как к «ханурику от пивного ларька».
Стихи этого «хулигана» ими виделись смутно и где-то в стороне. Настолько, что возникало сомнение: а этот ли человек их написал? Надо ещё разобраться…
Григорьев же был - самородок. Всей своей жизнью он выстрадал благородство и потаённую сердечность того, что он предлагал читателю. Целиком ему доверяясь, рассчитывая на понимание, он, с непосредственностью ребёнка, жаждал лишь отклика «души совсем иной…»
Я знаю как мучительно, как долго, как трудно Ольга Тимофеевна собирала материал о Григорьеве.
Она сразу увидела губительность терний, сквозь которые пришлось пройти по жизни поэту. Она увидела: человек прошёл и не сломался, не опустился вконец, заплатив такую «цену», которая как раз и должна была сломать, опустить… Она увидела как из дарования, преодолевавшего выпавший по судьбе путь, выкристаллизовалась высокая духовность слова. Того самого слова, в котором так велика нужда живой человеческой натуры…
Знаменательно то, что перед самым уходом от нас, Ольга Тимофеевна наконец увидела, подержала в руках, полистала сей плод выстраданного труда, посвящённого поэту Олегу Григорьеву. Господь сподобил…
Земля ей пухом.
А памяти о ней жить в сердцах наших. В сердцах тех, кто любил, ценил и уважал Ольгу Тимофеевну Ковалевскую.
6.07.2013