Стихи и проза | Там, где трещат мотоциклы |
|
Все уже разъехались, потому что наступило лето. И Борька разъехался, и Вадька. Остались мы с Толькой. Как одинокие. Только мы с ним сильно не горевали. Мы с ним чёртиков рисовали. Целыми днями. Потом стали делать чёртиков из бумаги. Надуешь его, хлопнешь по нему кулаком и – б-бах! – получился взрыв.
Мама выгонит нас на улицу, мы погуляем немного и – домой. Потому что на улице разве получится громкий взрыв? Ни за что! Мы пробовали.
– Ну, чертенята, – сказал однажды папа нам с Толькой, – не оглохли ещё от грохота?
– Ещё ничего... – сказал Толька. – Только надоело.
– Я думаю, – говорит папа. – Я вот что ещё думаю. Завтра у нас суббота – день не рабочий. Так вот, в связи с этой субботой и в связи с тем, что от вашей пальбы у многих раскалывается голова, я хочу предложить вам одну идею. Идея небольшая – всего со спичечный коробок. Вы слушаете меня или чёртиков делаете?
– Мы слушаем и немножко делаем, - отвечает Толька.
– Ну, так вот. Завтра, на самом раннем рассвете мы едем к Неве. У Эрмитажа садимся на теплоход, и с борта теплохода будем любоваться нашим Ленинградом. Представляете?! Вашим восхищённым взорам предстанет величественная панорам Зимнего дворца, Университетской набережной и Академии художеств со сфинксами у воды. Мне припоминается, что в одну из сухопутных наших прогулок мистер Толя залез на бронзового льва. Мало того, что он оседлал скульптуру, он чуть было не шлёпнулся с изваяния. Пришлось подхватить его прямо на лету. Было такое?.. – папа посмотрел на Тольку.
Я кивнул головой вместо Тольки, потому что я тогда тоже залезал на льва.
– Ну так вот, завтра это не повторится. Завтра мы с воды, собственными глазами увидим золочёный купол Исаакия, в то время как сам собор будет утопать в зелени. А также мы увидим «Медный всадник» - детище известного вам скульптора... – папа замолчал и посмотрел на нас.
– Фальконе, – зевая, сказал Толька. Он так сказал, будто этот самый Фальконе – какой-нибудь старенький пенсионер и живёт в одном доме с Толькой. Будто Толька ему однажды помог из ящика вытащить газету.
– Правильно! – сказал папа своим торжественным голосом. – Толя, значит, ты одобряешь моё предложение?
– Одобряю. Только вот у теплохода будет идти дым? Я хочу чтоб из трубы дым шёл.
– При чём тут дым?! – крикнул я.
– Тихо, Вовка! Человек хочет, чтобы у теплохода из трубы шёл дым. – Папа подмигнул Тольке и добавил: – Я думаю, мы уговорим теплоход немного подымить. Специально для нас. Хорошо?
– Тогда хорошо, – улыбнулся Толька.
И вот мы на Неве. Идём по набережной Кутузова. И столько кругом народу! Все нарядные и ходят туда-сюда. А у девчонок на голове такие большущие ярки банты. Ветер дёргает их за банты, а девчонки кричат: «Ой!..» - и хватают их руками, чтобы они не улетели, потому что без бантов некрасиво.
И на Неве ветер. Он взбулькивает волны, и они хлопаются об гранит. А солнце светит и зажигает всё золотое на ограде Летнего сада. И наш теплоход, прямо как по заказу Тольки, пускает дым. Он пускает дым и чуть-чуть трясётся, оттого что работает.
– Давайте быстрее! – закричал Толька. – А то он без нас уплывёт! – и так припустил, что мы с папой чуть не потеряли его.
Мы успели. И пока теплоход не отплыл, мы стали выбирать место, откуда нам смотреть. Мы с Толькой и вниз спустились – там ещё такие мягкие сиденья. И вдруг Толька меня чего-то зовёт. Я подошёл к нему. Он открыл железную дверь, и мы увидели теплоходную машину. Там никого не было. Мы спустились по ступенькам вниз и подошли к машине. В ней что-то чухало: чух-чух-чух.
– Во как чухает, – говорю.
– Это она работает, – сказал Толька.
– Ага.
– Ну, а дальше что будет?.. – услышали мы.
Рядом с нами стоял дядька в синем рабочем костюме. У него были закатаны рукава, и он всё время вытирал мягкой тряпочкой свои жёлтые руки.
– Вы кто? – спросил я дядьку.
– Я – механик, а вы кто?
– А мы...
– А мы...
Тут открылась дверь, и мы увидели моего папу.
– Теплоход отошёл, а я бегаю, как гончая, и повсюду разыскиваю вас! – закричал он.
– Неужели мы уже плывём?! – удивился Толька.
– Уже вышли на фарватер Невы, – сказал механик.
– А вы покажите нам винт, который гребёт, – сказал вдруг Толька.
– Винт находится за кормой теплохода. Сейчас его увидеть нельзя. А вот вал, на котором сидит гребной винт, можно увидеть. Пойдёмте со мной.
– Братцы, так это же так интересно! – сказал папа и мы все пошли по железному полу за механиком.
Мы увидели вал. Круглый и толстый, как столб. Он крутился совсем не быстро. А за железной стенкой шипела и хрипела вода. Там грёб винт!
– А вот это уже по моей части! – папа очень обрадовался, когда увидел чёрный пластмассовый ящичек. Я догадался, что это не просто ящичек, а прибор.
Спереди у него – выпуклое стекло, за стеклом дрожала стрелка. Кончик у стрелки был острый, как птичий клюв. Клюв показывал на цифры.
– Как вы думаете, что это такое? – папа постучал ногтём по ящичку.
– Это? Прибор! – вперёд меня ответил Толька.
– Правильно, мистер Толя! От прибора, смотрите, идёт провод. Давайте, друзья, проследим: куда же это он направился?
Проводов было много, поэтому мы шли и руками держались за наш, чтобы не спутать его с другими.
– Вот! Вот куда он приходит! – Толька схватился за какую-то железную трубку.
– Нашли! Нашли «карман», - папа погладил рукой трубку.
– Карман?! – удивился я. – А что в него кладут?
– Да. Так называется эта штукенция. В него не кладут, а вставляют датчик, или, точнее, «термометр сопротивления».
Я думал, что карманы бывают только у брюк и у курток, а оказывается, ещё и на кораблях. Да ещё из железа!
– Ясненько, – продолжал папа, – Наш датчик следит за температурой подшипника: чтобы он, дорогой не перегрелся, не расплавился.
– А где же этот подшипник? – спросил Толька.
– Да вот под этим кожухом! – папа хлопнул рукой по толстой железяке. – Ну, а температуру подшипника можно увидеть по прибору – сюда и подходить не надо. Умный прибор?
– Это тот, со стрелкой, который мы видели?
– Ну конечно! А называется наш прибор – логометр. Запомнили?
– Запомнили.
Вдруг папа увидел ещё один интересный прибор. Он уже начал про него рассказывать, но тут подходит механик и говорит:
– Братва, прогулка окончена.
– Как?! Уже?!. – крикнул папа.
Он схватил меня и Тольку за руки, и мы выскочили на самый верх.
Здесь было солнце, дул ветер, и теплоход наш стоял у самого Эрмитажа. Как будто совсем никуда не уплывал.
Папа посмотрел на нас, засмеялся и сказал:
– И это называется празднично умытые дети!
У Тольки весь нос был запачкан мазутом. А у папы – щеки.
– Вовка, – сказал Толька, – вытри бороду. Она у тебя вся грязная.
– А ты?!. Полюбуйся на себя! Сразу станет видно, что ты своим носом лазал в теплоходную машину!
– Вот что, мои перемазанные друзья, – сказал папа, – едем срочно домой отмываться. Зато в следующее воскресенье, на самом раннем рассвете, мы вернёмся сюда, сядем на теплоход, и будем любоваться нашим Ленинградом...