Стихи и проза | Цепи одной литые звенья |
|
* * *
О, живописность беспорядка
волос ли женских, натюрморта!
О, легкость летнего аккорда,
дождя упавшего на грядки!
Как мимолётны, тленны вы,
но как чарующе прекрасны,
и, несомненно, – вы опасны
самой потерей головы:
ее закружит радость мига –
так беззаботно, так легко
нам прямо на душу легло
пятно божественного блика!
* * *
Какою слабостью
сильна твоя рука?!
С какою нежностью
струится мне на шею,
и колдовством,
творимым только ею,
мгновенья
превращаются в века.
Как нить ее светла
и высока.
Связала нас
и я уже не смею
себе сознаться в том,
что все сильнее
рассудка
подмывают берега
пять тонких ручейков
твоей руки,
пять ручейков
прозрачнее луча
то пробегая, –
трогая виски, –
то ниспадая медленно
с плеча, –
уносят нас обоих
в океан,
когда зрачки
окутает туман.
* * *
А гнет любви…
он нас
испепеляет.
И примиряет
с собственным концом.
Но не хочу
я знать
о дне –
о том,
когда любовь моя
о нем
не знает.
* * *
Ты – не в себе, ты – в поцелуе,
ты – в жажде тянущихся рук,
когда обнимешь крепко вдруг,
моим рукам себя даруя,
ты не в себе.
И я!.. И я!..
Свои восторги
пронося,
готов уйти
из бытия…
Но на плече
бретельки знак –
какой божественный
пустяк!
* * *
Очарованье женщины и в том –
О, те штрихи!..
Как быстро гаснут –
как нам повязывая галстук,
плеча коснутся тихим лбом;
и губ подставленный изгиб,
локтей овал –
всего на миг,
чтоб нам забыть себя самих,
ослепнуть и уже –
ни зги
не разглядеть…
Но все не так
и прихотливости движений
привычкой стерто
выраженье,
а с ним…
божественный пустяк.
ГЛАЗА
Я видел:
тихо поднимали
ресниц тяжёлые крыла
над хаосом добра и зла
два легких ангела
печали.
ВЕЧНАЯ ПЕСНЬ
Она и Он
что может быть сильнее
той скрытой силы
что в себе таят
ОНИ
той силы
что сближает
их неотвратимо
той силы
над которою
не властны
ОНА и ОН
что может быть
слабее тонкой нити
от сердца к сердцу
и от тела к телу
она исчезнет –
только губы в губы
вольются…
Так создавая
Вечную ту Песнь
которую
исполнить предстоит
рукам
ещё безвестного
Родена
* * *
Природа не была обманщицей,
когда явилась у реки
точеной легкости ноги,
нагими бедрами купальщицы,
всем сопряженьем
линий белых –
изгибом рук,
струеньем тела
она возвышенно
запела,
и были Истине
близки
две кали –
влажные соски.
* * *
Когда твой голос будничный
касался
моих ушей
то я не понимал
значенья слов
тобой произносимых
я не вникал в их смысл
лишь легкую оправу
из серебра
искуснейшей работы
мне оставалось
молча созерцать
всем существом
внимая этим звукам
как в просветленьи
чудо постигать.
О, колдовство! –
звучащий милый голос!
Слова – ничто,
их музыка –
всесильна.
* * *
Углубляясь в малинника заросли,
тёплых ягод касались губами
так бездумно,
что кажется сами
мы частицы
лесной этой ярости;
этой яркости
листьев и ягод.
Тронь рукой,
и упавшее рядом, –
на прохладу
замшелой коряги, –
не вместилище
красного сока,
а восторг
оброненного вздоха.
* * *
Задуем свечу, а потом
расскажешь мне
страшную сказку.
И буду бояться развязки,
как в детстве своем
голубом,
про Бабу-ягу очень злую…
Но будет коротким испуг –
спасешь меня
слабостью рук
и терпким огнем
поцелуя.
За счастье –
друг друга обнять –
забудем все наши
мытарства,
и поезд
в Кащеево царство,
с которым тебя
провожать.
* * *
О, эти бессвязные речи,
касанья горячей руки, –
та душная полночь дуги
над темью зрачка.
И уж не чем…
И не зачем больше
щадить –
раскрылись просящие
губы…
Кто жаждал, –
пригубивши кубок, –
не властен его не допить.
И в эти минуты,
быть может,
тускнеет
заоблачный рай,
и здесь –
на земле – просят:
Боже!..
Врата его не затворяй.
* * *
Э.Р.
Но задрожали два крыла
и два винта вонзились
в небо,
и ты рукою резко
влево
свой белый локон
отвела
со лба.
В квадратике окошка,
ЗЕЛЁНАЯ,
твоя ладошка,
как пламя
бледное над плошкой,
качнулась
и ушла в паренье,
оставив мне
твое презренье.