Стихи и проза | Цепи одной литые звенья |
|
* * *
Устали мои часы
и встали средь бела дня…
«Минуты – не про меня
и, сколько вас есть, -
часы.
Стучите в окна другим,
оставьте меня
в покое,
и чтобы в моих
покоях
не было вашей
ноги!»
Но вечером –
я устал.
И явною стала
ложь:
время не проведешь –
нету на нем
креста…
* * *
Живет в нас тяга к постоянству.
Но что б мы там не говорили,
держась рукою за перила,
нам не найти себя в пространстве.
И неожиданность измены
несет с собою чувство боли,
в нас боль доигрывает роли,
чтобы поставить на колени
пред большей тягой к постоянству.
…И снова излучают вежды
тепло открывшейся надежды
на холод вещего
пространства.
* * *
Откуда напасть этих дней?..
Они приходят чередою
бесцеремонные с тобою,
пройти не думая скорей.
В глазах померкнет белый свет –
их тяжесть нам невмоготу,
и тщетность явная потуг
найти спасительный ответ.
Как рок над нами. Без личины –
сейчас она им не нужна,
когда те дни лишь ночь одна
тоски тяжелой беспричинной.
* * *
Порою страшно
заглянуть в себя,
как в заколдованный
колодец,
и ты стоишь,
не подходя,
и чувствуешь:
всего колотит.
И тем, что ты
ни с места, здесь –
доносится
оттуда гул –
что не успел
дыханье перевесть,
не лги –
ведь ты уж
заглянул.
* * *
Разочарования приходят –
горчит познанья сладкий
плод,
и до каких-то там
высот –
что делать?.. –
ноги не доходят.
Возможно, глупая затея.
Поскрипывай затеи
ось.
На ней колёсики:
«Авось
мы все-таки
не поумнеем».
* * *
Кто-то постучал в стекло.
Я подошел к рябому,
запотевшему окну
и увидел
далеко не юное,
заплаканное лицо
Осени.
Из её глаз
доносилась беззвучная
мольба.
В комнате было тепло,
и на приколотом к стене
белом листе бумаги
распускался цветок.
Но я не мог
ничем ей помочь:
отношение хозяев
к вошедшему
зависело от того –
оставляет ли он следы
на паркете…
* * *
Перешагни порог тоски,
ее тебе в награду дали,
чтобы, пригубив новой дали,
надежды светлой проросли
ростки из тёмных зёрен
боли.
Не оставайся на приколе
у той тоски!
Ты волен, волен,
Сойдя с тропы,
сойдя с ума ли,
переступить
порог печалей.
* * *
Тасует колоду удач
рука, под которою все мы,
и чувство испытано всеми,
когда с неудачи, хоть плачь.
И коли ты с толку не сбит –
казалось бы, дали по шапке –
увидишь и мелким, и жалким
размокший реестрик обид.
И впрямь. Мы порою гнусавим
чрезмерно, и жизнь нам
не в жизнь,
и цепи своих укоризн
лелеем и пестуем
сами.
* * *
Ты не спешишь. Ты стал трезвее.
Ты не напорешь сгоряча.
Твой ум в доспехи облачась
вопроса «Что же мы имеем?..»
Окрест не тщится увидать
былую жизнь и продолженье, –
ты зришь в зародыше
цветенья
лишь увядания печать.
Мне трудно. Слов не отыскать,
весомей крепких зуботычин,
и я молчу не из приличья –
нам есть ещё о чём молчать…
* * *
Черный Всадник на красном коне
по кремнистому облаку мчится,
и крылом закрывается птица
от него далеко в стороне.
И при солнце, и при луне
звёздной пылью дорога клубится –
там мелькает его плащаница,
не сгорая в небесном огне.
Вот копыта коснулись земли,
конь скосил свой кровавый зрачок,
Черный Всадник, летевший вдали,
опускает серебряный рог,
едет шагом… увидь наконец:
Черной Вести крылатый гонец!
* * *
И я умру. Наступит этот час.
Измерен жребий. Где-то за лесами
в траву подошвою уходит серый камень
ноге споткнуться, –
спрятанный от глаз.
И где-то рядом я пройду не раз –
и в рай, и в ад судьба ведет кругами –
ещё куда пойдем не знаем сами,
когда уж кто-то понукает нас.
Но будет миг,
пред тем, как мне уйти.
Тогда даруй, Господь, мне ясный
разум,
чтобы увидеть мне
конец пути,
и середину, и начало –
разом.
Чтоб этот мир мне –
прежде, чем избыть –
хулою губ своих
не осквернить.
* * *
Живут в нас даты
тех приобретений,
какие с первым
шагом по земле,
восторгом нашим
время одолев,
прижились словно
веточки растений.
Года идут.
Как высоки теперь.
Как сердце радо
встать под эти
кроны,
но даты есть –
черны и непреклонны –
их прямо в корни ранящих –
потерь.
* * *
Для рока чудное мгновенье,
мгновение большой беды –
две капли той одной воды,
цепи одной литые звенья.
И жалок ропот на судьбу,
когда мы,
прикусив губу,
годами
меряя беду,
о счастье –
верим в гороскоп:
несправедливо коротко.
* * *
И лет вращались жернова.
Меж ними вещая минута
уже размолота как будто, –
когда и помнится едва.
Но привкус горечи… он есть.
Он не раздроблен, не раздавлен,
он оставляет корни в давнем,
чтоб прорости потом вот здесь,
где не вольно нам отбирать
одно, – другому предпочтенье
отдав, – когда само растенье
как мы –
не хочет умирать.