Стихи и проза | Чертополох |
|
повесть
(продолжение)
6
«Вот ведь занесло... – он огляделся по сторонам. Ни души. – Одиночества захотелось? Мне что ли?.. Ну, землепроходец! Чтоб тебе...» – всё ещё ворчал Андрей Николаевич, направляясь домой.
Незаметно мысли его вернулись к чертежам, свёрнутым в плотную трубку и лежащим в футляре. Футляр был не где-нибудь за тридевять земель отсюда, а вон в той избе. В груди потеплело. Он зашагал быстрее, подгоняемый сладостным нетерпением.
Дома он тщательно убрал со стола, подмёл пол и долго мыл посуду. Занятие пустяковое, но и за ним можно кое о чём подумать.
Наконец и с этим было покончено.
Не спеша, с явным удовольствием извлёк он из рюкзака «рабочую мелочь»: рейсшину, треугольники, логарифмическую линейку, карандаши, коробочку с кнопками и скрепками. Каждая мелочь вскоре находила своё место на столе.
Выложив рулон чертежей, он вдруг достал из рюкзака толстый технический журнал и... завалился на кровать. Это была обычная человеческая уловка оттянуть неминуемое.
Заголовок и первую фразу статьи он прочёл несколько раз, смутно ловя себя на том, что не понимает о чём идёт речь. Да, голова его уже давно была занята СВОИМИ мыслями. От этого просто так не отделаться. Он отбросил журнал. Необычно легко вскочил с кровати и сел к столу.
Белизна чистого листа ватмана всегда вызывала в нём чувство враждебности, потому что она дышала холодом безразличия. Стереть этот холод можно было только теплом человеческого ума и сердца. Борьба начиналась с первой линией... Он любил эти линии. Они воплощали жизнь. Иная появлялась неожиданно, словно само наитие водило его рукой. Иная – после долгих изматывающих раздумий. Но они всё более проясняли суть брезжущей идеи. Это была его работа. Она давала ему физическое ощущение риска и надежды на удачу...
За окном опять моросил мелкий дождь. Но если бы спросили его какая сейчас погода, он посмотрел бы в окно и, задумываясь, сказал бы: «Денёк – что надо!»
А в окно было видно открытое мокрое крыльцо. На нём, поджав хвост и лапы, сидел кот. Иная капля, из озорства, ударяла кота по уху. Он брезгливо встряхивал головой и ещё глубже поджимал лапы. По его усам пробегали мелкие шарики воды. На самых кончиках они превращались в прозрачные гирьки. Под их тяжестью усы гнулись, придавая морде кота невыразимо грустный вид.
Андрей Николаевич посматривал на него, но не видел. Вернее, видел, но не замечал. И если бы его спросили: «Что за кот там на крыльце?» он бы ответил: «Нет никакого кота. А тот, что приходил утром, ушёл».
Ну, сколько такое могло продолжаться?
Андрей Николаевич заметил наконец кота. И тут же ощутил в себе недавнюю досаду. И то, как тает в нём так внезапно пришедшая увлечённость. Теперь уже он не хотел видеть кота принципиально.
Принципиальности хватило надолго.
В конце концов то ли она (принципиальность), то ли вид кота начали его раздражать. Да и дело встало. Кончилось тем, что Андрей Николаевич решил выйти, подышать свежим воздухом.
Кот проскочил между косяком и дверью. Как показалось инженеру, щель была не шире ученической готовальни. Оценивая этот маневр кота, Андрей Николаевич произнёс вслух:
– Чёрт с тобой, раз сумел...
И пока на крыльце дышали полной грудью, кот терпеливо ждал в сенях. Ждал, когда откроют следующую дверь.
Андрей Николаевич захотел есть. Пора было заняться обедом.
Стоя у плиты, он чистил картошку. До него донёсся звук разгрызаемых хрящей. Андрей Николаевич взглянул под ноги – кот с аппетитом уплетал сырые очистки. «Вегетарианец», – подумал инженер. Он отрезал кусок очищенной, бросил на пол. Но кот только обнюхал угощение и опять потянулся к очисткам.
Судя по всему, гость не собирался прощаться так скоро, как в прошлый раз. Чтобы забыть о коте поскорее, Андрей Николаевич показал ему дорогу на чердак.
– Займись-ка делом.
Любезность человека была лишней. Надо полагать, кот и сам бы нашёл дорогу. Что же касается дела, то...
Отзвук потасовки, доносившийся с потолка, наконец заставил Андрея Николаевича вспомнить, что он в Щегловке, в доме своего друга, что в деревне он один-одинёшенек.
Над головой творилось чёрт-те что. Казалось, все мыши Щегловки сосредоточились на чердаке. Казалось, весь этот мелкий сброд, организованный в полчище, подстрекаемый неким мышиным полководцем, дружно перегрызает стропила. Казалось, крыша вот-вот рухнет.
Поражённый таким впечатлением инженер ждал катастрофы с открытым ртом.
Внезапно наступила тишина.
Только через несколько минут Андрей Николаевич приоткрыл дверь в сени. Мягко ступая, вошёл кот. Инженеру он показался таким огромным, что глаза невольно зажмурились. Когда же он их открыл, то увидел: кот лениво разглаживал усы розовым языком. Язык уже не напоминал своими размерам лопату. А глаза кота смотрели так безмятежно, словно к недавнему наваждению отношение имело совсем иное существо.
Было уже поздно, когда Андрей Николаевич потушил свет и лёг в постель, стараясь не скрипеть пружинами.
Если бы он задумался над тем, где устроится гость, то скорее всего бы решил, что на печи. Но стоило человеку задремать, как он почувствовал: что-то тяжёлое продвигается вдоль его тела.
Это уже было слишком. Андрей Николаевич решительно сбросил кота на пол.
Он сбрасывал его много раз. В конце концов, утомлённый бессмысленной борьбой, он заснул. Заснул, чтобы увидеть во сне как тяжело ему дышится от того, что на грудь положили большой серый камень. Во сне всегда видится всякая ерунда. Может быть поэтому, камень показался Андрею Николаевичу мягким и тёплым.
7
Так и осталось загадкой для Андрея Николаевича когда и кто напялил на деревянные домишки белые меховые ушанки; когда, в какое время хлынул на Щегловку снегопад.
В комнате вдруг посветлело. Сразу за окнами, выходящими в палисадник, стали видны прямые линии – словно тушью на ватмане. От ветра эти линии то и дело пересекались, и тогда было видно, что это не линии, а ветви живого кустарника. Андрею Николаевичу становилось неловко при мысли, что название кустарника ему неизвестно.
Знал ли кот о происходящих за стенами дома переменах? Наверное, знал. Накануне он умывался с особым старанием. Его усердие осталось незамеченным. Что ж в том удивительного, если время шло, а для кота так и не находилось достойного имени. Оттого, видно, кот дома не засиживался. С утра отправлялся по своим делам и пропадал где-то до самого вечера.
«Теперь-то я тебя выслежу... Теперь-то я узнаю куда ты наведываешься», – подумал Андрей Николаевич, выходя вместе с котом на крыльцо, занесённое первым снегом.
Обычно кот пулей вылетал в открывшуюся дверь. На этот раз он присел и долго смотрел перед собой на белую холодную крупу.
– Ну, что? Не нравится? – сказал Андрей Николаевич, подталкивая кота носком сапога. – Ступай, ступай, проветрись...
Неприятно, когда тебя выталкивают. Кот сиганул в снег и, не останавливаясь, помчался прыжками.
Андрей Николаевич тронулся следом.
Снег был всё-таки глубокий. Кот скоро устал. Он то и дело оборачивался, смотрел в лицо человека, мол, я бы рад скорее от тебя отвязаться, да куда там, ноги у меня, понимаешь, короче...
Андрей Николаевич обогнал кота и зашагал вдоль деревни. Кося глазом через плечо, он видел, как кот ныряет в его следы. Неожиданно он исчез. Андрей Николаевич повернул назад и вскоре увидел его в стороне от засыпанной снегом дороги, на крыльце чужого дома. «Та-ак. А дальше что?» – подумал человек.
Они смотрели друг другу в глаза. Долго. Андрею Николаевичу стало не по себе. «Пожалуй, ты прав, – сказал он вслух.– Некрасиво с моей стороны получается... Будто подглядываю...»
Смущённо покашливая в кулак, Андрей Николаевич направился к своему дому. Несколько раз он всё же обернулся. Но, пока было видно, встречал укоризненный взгляд кота. «Ну, ладно, ладно. Будет тебе...» – повторял человек, ещё более смущаясь.
Дома он заметил, что ни у плиты, ни в сенях дров нет. Поругивая себя, Андрей Николаевич пошёл к поленнице.
Серые сугробы туч раздвинулись, в проём упал столб солнечного света. И в этом свете Андрей Николаевич неожиданно увидел странное дерево. Оно стояло за огородом возле покосившейся уборной, похожей на упавший скворечник.
Это был молодой, давно облетевший клён. Но что с ним? Откуда на нём вдруг взялось так много листьев? И почему они такие красные? Крона дерева казалась густой пламенеющей шапкой. И вся она тонула в мягком разноголосом свисте. Андрей Николаевич замер, поражённый. Смутная догадка шевельнулась в голове. Он побежал домой. Вспомнил как ворчливо хмыкал, когда Борис Васильевич оставлял ему бинокль со словами: «Пригодится на звёздочки полюбоваться. Вдруг захочешь...»
Не отрывая глаз от бинокля, он медленно приближался к дереву.
Ожившие листья стали срываться с ветвей. У них появились птичьи крылья. Они улетали. Угасало поющее дерево – улетали красногрудые снегири. Почему? Зачем собралось их так много на одном дереве?
Это было чудо. Но исчезнув, оно продолжало жить в человеческом сердце светлой радостью удивления.
Андрей Николаевич не сразу заметил невесть откуда взявшегося кота. Прижав уши, он с разбега нырял в лёгкий пушистый снег. Перевернувшись на спину, мельтеша лапами, он возился в нём с явным удовольствием. Радость животного была так заразительна, что Андрей Николаевич невольно рассмеялся.
Прыгнув туда, где снег был утоптан, кот встряхивался. Маленький снежный вихрь срывался с его спины. И только отдельные блёстки сверкали на самых остриях шерстинок, словно фарфоровые блюдца на концах бамбуковых палок в руках циркового жонглёра.
Проделки кота показались сейчас Андрею Николаевичу продолжением недавнего чуда. Что-то одно общее объединяло их всех: клён, снегирей, кота и его – человека. А о коте невольно подумалось: «Мы с ним здесь вдвоём...» И ещё: «Сейчас я, пожалуй, послушал бы лекцию на тему «Тайны кошачьего организма»...
Весь день ему хорошо работалось. Вспоминался Борис Васильевич. Но теперь уже по-другому... На память приходил почему-то тот случай, когда Борис, вернувшись с Чукотки, в тот же день прибежал к нему на завод, в отдел. Здесь его знали. Рады были видеть. А он, улыбающийся, не отвечая пока на вопросы и шутки, снял с плеча рюкзак и с грохотом опустил его на стол. Чьи-то руки развязали рюкзак. Столпившиеся у стола, увидели бивень мамонта. Это была изрядная часть бивня.
– Ему более двух тысяч лет... – сказал Борис Васильевич.
Взглянуть на диковинку сбегались отовсюду. К столу нельзя было подойти. Бориса Васильевича забросали вопросами.
«Странно, – подумалось тогда Андрею Николаевичу, – в музее те же люди, может, и внимания не обратят на подобный экспонат...» Он сидел в стороне, у окна, покуривая. Он не ахал, не вздыхал, не трогал рукой серую, в трещинах поверхность бивня. Сидел и радовался возвращению друга...
Наступил вечер. Андрей Николаевич вышел прогуляться. Заодно он решил расчистить тропинки к колодцу и поленнице.
Колодец примыкал к стене соседнего дома. Стены дома были покрыты полосами серого рубероида. В метре от земли одна полоса чуть оттопыривалась, образуя углубление. Андрей Николаевич взял и плеснул внутрь его светом фонарика. Вот тебе раз!..
Померкло настроение чудного дня.
Тяжело сопя, хлопая дверьми, он бросился в дом.
Кот спал, поджав лапы и уткнувшись розовым носом в подстилку диванчика.
– Ах ты, пакостник! – крикнул Андрей Николаевич, хватая кота за шиворот. – Вон отсюда! Чтобы и духа твоего здесь не было!
Прямо с порога он швырнул кота далеко в снег.
…Случилось то, чего он боялся. Так ему сразу подумалось. Там, в углублении между стеной и оттопыривающимся куском рубероида ночевала синица. Прилетала с наступлением сумерек, а поутру улетала. Обнаружил её Андрей Николаевич однажды вечером, совершенно случайно. Как-то от нечего делать посветил фонариком туда – в углубление. Птица сидела спиной к нему, не шевелясь. Она только чуть повернула голову в его сторону. Тёмное зёрнышко глаза, отразив свет фонаря, сверкнуло хрустальной горошиной. Андрей Николаевич так опешил, что не сразу выключил фонарик. С трудом сдерживаясь от желания взглянуть ещё раз, он отошёл от стены, стараясь не скрипеть сапогами.
С тех пор он не ложился спать, пока не убедится, что и синица уже на месте. Это стало привычкой. Андрей Николаевич осторожно, крадучись проходил к стене, включал на мгновение фонарик и с облегчением вздыхал: «Ну, кажется, дома все...»
Теперь стало ясно, чья это была работа...
«Прохвост. Прохво-ост...» – с раздражением повторял Андрей Николаевич, вспоминая кота. А случай с движком логарифмической линейки? Чья работа? Его же... Без сомнений. Вдруг ни с того, ни с сего пропал движок. А он-то, простофиля, решил, что сам смахнул со стола. Нашёлся, конечно. После долгих поисков. Две уродливые трещины, появившиеся на стекле движка, расстроили его тогда в конец. Вспомнилось и другое. Как-то в окно он увидел странную птицу. Коричневую с голубыми перьями на крыльях. Она была размером с ворону и сидела на большом камне у колодца. Андрей Николаевич видел такую впервые. Птица воровато посматривала в сторону дома. Вдруг она испуганно вскрикнула и взмахнула крыльями. И в ту же секунду над камнем взлетело распластанное тело кота. От неожиданности Андрей Николаевич даже вздрогнул. Морда кота была перекошена в ярости. Из вытянутых над головой, широко раскинутых лап, грозно торчали серповидные когти. Это был бросок вратаря «под штангу». «Так вот ты каков, – с невольным восхищением подумал тогда Андрей Николаевич. – Силё-ён, бродяга...» Теперь же это воспоминание о той неудачной охоте кота вызвало в душе Андрея Николаевича чувство глубокой неприязни к нему.
Весь следующий день тянулся долго и мучительно. Андрей Николаевич валялся на кровати, невольно прислушиваясь к ржавому стону ходиков. Взглянув на них, не без досады замечал с каким скрипом движется время, и вновь проваливался в тягостную мутную дрёму.
Заниматься не хотелось. Несколько раз он присаживался к столу, бубня себе под нос: «Да чёрт с ними! С котами, с птицами... Мне-то что до них?!.» Но дело не шло.
Уже в полной темноте он вытащил из-под подушки фонарик, оделся и вышел на крыльцо. Не взглянув на кота, он направился к соседскому дому.
Стоял у стены, долго собираясь с духом. Наконец включил фонарик и тут же его погасил.
– Ну что же ты, глупышка!.. Разве можно так?.. – сказал он в темноту и вздохнул с облегчением. – Ну, кажется, дома все...
На крыльце всё так же – понурым холмиком сидел кот.
Андрей Николаевич потянул дверь. Оставил её открытой.
– Заходи. Ладно...
Кот поднялся на лапы, выгнул спину, лениво потянулся, зевнул.
– Ну, вот! Будешь ещё мне тут извинений ждать... – он схватил кота под мышку и вошёл в сени.