Стихи и проза |
|
повесть
«Нас было двое: брат и я...» -
А.С. Пушкин «Братья разбойники»
глава первая
НОЧНАЯ ДИВЕРСИЯ
Где-то, нахмурив дремучие брови, молчаливо стояли леса. Там уже не было слышно птиц. Их натруженные дневным пением горлышки требовали отдыха. Птицы устраивались поудобней в своих тесных гнёздах. Перед сном они взбивали подушки. Детей у птиц ещё не было, но подушки для них уже были. Заботливые родители взбивали их в ожидании потомства.
Собакам в далёкой деревне Чагоницы, как и собакам других далёких, больших и малых деревень, хотелось поскорее уткнуть свои мокрые холодные носы в тепло пушистых хвостов.
А в городах, даже фонарные столбы были не прочь перевести дух.
Звёздам уже давно хотелось поверять свои тайны тихому любопытству отдельных звездочётов. По небосклону, рядом с Гончими Псами, Львом, Близнецами и Волосами Вероники плыло созвездие Возничий. Оно напоминало голову старого задремавшего кучера. С переносицы кучера, желтоватым светом, мигала звезда Капелла. Кто знает? Может быть Капелла подмигивала Арктуру, который смотрел на неё оранжевым глазом из созвездия Волопас.
Всё ждало покоя и тишины ночи. И она пришла с покоем и тишиной.
Ровно в полночь, а точнее в 24.00 по командирским часам одного из героев нашей повести, стукнула дверь. Дверь восьмой парадной в доме номер тридцать два по Процедурной улице. Дверь громко и напутственно отсалютовала выходящему. Раздавшийся звук, со скоростью звука долетел до овощной базы на окраине города. Сторож овощной базы вздрогнул. Он взглянул на носки голубых галош поверх валенок. Галоши показались сторожу чёрными, а долетевший звук – выстрелом старинной мортиры.
- Ишь ты, стреляют. Калибр, видать, солидный… - задумчиво сказал сторож, и, на всякий случай, крепче сжал в руках берданку.
От выстрела мортиры разом вздрогнули бессонные звездочёты. Многие из них решили, что произошёл взрыв метеорита, упавшего, очевидно, на поле турнепса загородного совхоза. Звездочётам вдруг стало совестно: ни один из них не заметил, когда и как небесное тело покинуло небосклон.
А в доме номер тридцать два по улице процедурной никто и ухом не повёл. Никто из жильцов не вскочил, не схватил со стены ружьё. Подобное поведение двери восьмой парадной было привычным.
Из этой двери, в разбуженную тишину ночи вышел гражданин с «беломориной» в зубах. Гражданин был одет в хоккейные трусы и майку пятьдесят восьмого размера. На ногах – крепкие сапожки сорок четвёртого размера, на голове – маленькая кожаная кепка-блин на случай дождя.
Гражданин завернул за угол дома и остановился у стены.
- Барбосы! Понасажали… - хмуро произнёс он и схватил за горло брёзку. Худенькую и куцую, как лыжная палка. Вместе с другими кустами её посадили только вчера. Она ещё не успела обзавестись крепкими корнями, не успел пустить их глубоко в землю.
Гражданин выдернул из рыхлой земли стволик берёзки, словно затычку из надувного матраса.
- Барбосы! – прохрипел он и погрозил кулаком дому номер тридцать два. – Я вам покажу как мне свет загораживать! Понасажали… Прямо перед окнами…
Кусты в руках гражданина ломались с сухим макаронным треском.
Сапожки сорок четвёртого размера яростно вытаптывали не высокие чубчики травы. Волосиков в чубчиках становилось всё меньше и меньше.
Из-за угла дома, в спину гражданина смотрели большие глаза Мухтарки. Глаза переполняла глубокая собачья неприязнь.
В этот поздний час Мухтарка не спала. У неё не было конуры. Не было и пушистого хвоста деревенской собаки, в который можно было бы спрятать утомлённый холодный нос. У маленькой вислоухой Мухтарки была только хозяйка. Дворничиха Волокушина. В этот поздний час дворничиха спала в своей квартире за двумя замками. Волокушина видела во сне много деревянных лопат, заготовленных к зиме. Лопаты новые, обитые блестящей жестью. Довольная дворничиха всё пыталась их пересчитать.
Волокушина считала во сне лопаты, а Мухтарка, при свете луны, с горечью смотрела на творившееся безобразие. Маленькое сердце Мухтарки разрывалось на части. Она хорошо знала этого гражданина. Знала как опасно с ним связываться. Вздыхая про себя, она думала о том, что всё могло быть иначе… Если бы она была не Мухтаркой, а боксёром по кличке Портос из третьей парадной. Или терьером медалисткой Рогнедой с пятого этажа той же парадной. Но медалисты, как известно, чаще всего по ночам спят, охраняемые хозяевами.
глава вторая
КОГДА БИТЮГАМ НЕ РАЗЪЕХАТЬСЯ
Солнце улыбалось.
Всё вокруг было благодарно ему за тепло и освещение. Даже столбы уличных фонарей, даже асфальт тротуара. Дружная шеренга столбов головами тянулась в синь приветливого неба, а асфальт тротуара с весёлым удовольствием украшал звуки шагов прохожих весенней звонкостью. И только с шаркающими шагами этих двоих он ничего не мог поделать.
По тротуару, навстречу друг другу шли два человека. Одного звали Серёга, другого – Андрюха. И чем более сокращалось между ними расстояние, тем сильнее хмурились и мрачнели их одинаковые лица. Оба отводили в сторону свои одинаково светлые, но сейчас потемневшие, глаза. При приближении друг к другу оба начинали одинаково сопеть. Словно два битюга, запряжённые в тяжёлые повозки.
Трудно разъехаться двум повозкам на узкой дороге. Непременно оглобля одного битюга зацепится за оглоблю другого, раздастся треск ломаемого дерева…
Так было и здесь. На тротуаре.
Серёга и Андрюха поравнялись. Нет чтобы улыбнуться друг другу. Пожать руки. Поговорить об успеваемости в школе. О борьбе за отличное поведение. Поделиться планами на ближайшее будущее. Вместо этого один толкнул плечом другого.
У Серёги было плечо пятиклассника. У Андрюхе плечо было послабже. Он учился в четвёртом. В остальном же плечи у обоих были одинаковые – отцовские. Ну, а синие куртки и клетчатые рубашки на плечах – свои. И тоже одинаковые.
- Ищи ключи, растяпа, - мрачно процедил Серёга, глядя в синь приветливого неба.
- Сам потерял, сам и ищи, - ответил младший старшему, рассеянно глядя туда же.
С каким удовольствием Серёга врезал бы сейчас этому типу! Эх, какого бы он дал леща!.. Но Серёга был старше. Он хорошо понимал, что от затрещины ключи не найдутся. Тем более, что поиски «по-хорошему» ни к чему не привели.
Стриженым затылком четвероклассника Андрюха безошибочно почувствовал желание Серёги.
- Вот приедет отец… - многозначительно сказал он, втягивая на всякий случай голову в плечи.
Серёга вспомнил об отце. Отец уехал к берегам далёкой сибирской реки Енисей. Уехал искать нефть, потому что был геолог. И, может быть, сейчас геологический отряд, в котором он работал, грызли комары и мошки. Серёга подумал об отряде, комарах, мошках и репудине. Грызуны не выносят ядовитого репудина. Хорошо бы, чтобы в отряде этой лекарственной жидкости было побольше…
- Только пикни, - сказал Серёга, вспомнивший об отце. – Лучше подумай что матери скажешь…
- Вот ещё! Сам потерял, сам и думай, - это было произнесено тоном человека, которого обидели ни за что, ни про что.
А ведь ключи от квартиры потерял он – Андрюха. Не мудрено если и забыл. Его ноги столько набегали километров по школьным коридорам и по дорожкам сквера, что от такого марафона можно забыть и собственную фамилию.
Ключи посеяны. На куртке нет одной крупной пуговицы, на рубашке – трёх мелких. С пуговицами легче – Андрюхе очень хотелось думать, что их просто не пришила мать. Славная мысль! Разве можно в такое не поверить? Особенно если желание так думать очень велико. А ключи?.. Андрюхе так горячо хотелось, чтобы их потерял не он, а Серёга, что в конце концов он и в это поверил. Так же твёрдо, как и в то, что пуговицы не пришила мать.
Посреди тротуара продолжалось скучное препирательство.
- Кто последний выходил из дома?
- Я?!.
- А то кто же?!.
- Ну, врать! – выдержал Серёга и толкнул плечом Андрюху.
Толкнув друг друга ещё пару раз, битюги разъехались.
Серёга дошёл до конца тротуара, обернулся и не увидел Андрюхи. «Вот так. Испарился… Ему и дела мало, - подумал Серёга. – Никакого чувства ответственности…»
На тротуаре вдоль дома тридцать два по Процедурной улице стало просторней.
Серёга поднял руку с командирскими часами. На чёрном циферблате желтели светящиеся стрелки. До прихода матери оставалось час – час двадцать. «Что делать? Что ей сказать, когда она спросит?..» - лихорадочно соображал он. – Эх, была – ни была, свалю всё на Андрюху… Всё равно обоим достанется. А может, всё-таки, - вдруг засомневался он, - зря я… На Андрюху… Вот обидел младшего… Сидит сейчас где-нибудь на лестнице. Слезами заливается…»
Голова Серёги шла кругом, а секундная стрелка командирских часов неумолимо мчалась по кругу.
Серёга и сам не заметил как зашагал в ту сторону, в которой скрылся Андрюха.
Он шёл, виновато волоча ноги. И с этим шаркающим звуком его шагов тротуар ничего не мог поделать.
глава третья
ЗАСЕДАНИЕ ДОМОВОГО КОМИТЕТА
- Тише, товарищи, - Захар Евсеевич постучал карандашиком по графину. – Послушаем Ольгу Олеговну Кулебяко.
Маленькая старушка с редким венчиком седых волос вышла к столу.
- Ну что я могу сказать?.. У меня горе, - Ольга Олеговна промокнула крохотным платочком навернувшиеся слёзы. – Пропала моя Лялька. Мой тихий бессловесный друг… Все вы знаете какая это была славная кошечка. Такая вся беленькая… Ухоженная… Помогите, умоляю вас, найти. Сама я уже сбилась с ног. Сил никаких нет… Какие силы у пожилой пенсионерки?.. Ольга Олеговна попыталась улыбнуться, но не выдержала и прикрыла глаза платочком с кружевными краями. – Только на вас, дорогие мои сограждане, надежда. Может, она к кому-нибудь забежала. Кошечка она любознательная. Может, кто видел? Может…
- Сядьте, Ольга Олеговна, успокойтесь, - сочувственно сказал Захар Евсеевич, не в силах видеть женские слёзы. – Непременно поможем. Товарищи, все слышали просьбу Ольги Олеговны?
- Ну что мы опять ерундой занимаемся?! Кошечки, Ляльки!.. – пробасил Глеб Тихонович Почемукин – владелец боксёра по кличке Портос. – Есть вещи посерьёзнее, чем белые кошки.
- Глеб Тихонович, вы в корне не правы, - строго заметил Захар Евсеевич. – Это не ерунда…
- А я говорю ерунда! – настаивал Почемукин. – Перехожу к настоящему делу. Вот перед нами сидит Хризантема Витольдовна Овечкина…
На самом деле Хризантема Витольдовна сидела спиной к Почемукину. Правда, чуть впереди. При упоминании её фамилии, она резко обернулась. Лицо её вспыхнуло алым пламенем.
- Да, да, Хризантема Витольдовна, - продолжал Почемукин, - не смотрите на меня таким испепеляющим взглядом. Пора покончить с вашим безобразным поведением…
- Помилуйте!.. – взмолилась Хризантема Витольдовна, протягивая обе руки в сторону Захара Евсеевича. – Я слабая женщина! О чём он?!.
- А вот сейчас узнаете, - с угрозой в голосе продолжал Глеб Тихонович. – Не секрет, что уважаемая мною Хризантема Витольдовна живёт над моей головой. Этажом выше. Так вот, гражданка Овечкина, пользуясь этим преимуществом, часами ходит по квартире в туфлях на шпильках. Представляете?!.- Глеб Тихонович оглядел присутствующих. – Представляете, чего стоят мне эти часы?.. Я уж не говорю о себе. Но мой Портос. Он дрожит мелкой дрожью. Прямо больно смотреть на животное. Так на нас действует стукоток ваших туфелек, уважаемая Хризантема Витольдовна. Это форменное безобразие. Мы должны положить этому конец. И положим…
- Это по-вашему шпильки?!. – засуетилась Хризантема Витольдовна, поспешно снимая туфель, показывая его всем, явно взывая к справедливости присутствующих.
- Да что вы мне показываете? – недоверчиво произнёс Почемукин, -Можно подумать, что это у вас единственная пара обуви.
- Успокойтесь, Хризантема Витольдовна, - вмешался Захар Евсеевич. – Глеб Тихонович прав. По квартире надо ходить в обуви на войлочном ходу.
- А я что?!. Только один раз прошла в туфлях и уже… - окончательно вышла из себя Хризантема Витольдовна. – Что он в самом деле пристал?!. Я ведь не жалуюсь когда его собака устраивает истерику. Лает и лает! Как пустолайка. Собака у вас, Глеб Тихоныч, и впрямь пустолайка!
- Попрошу вас, гражданка Овечкина, не переходить на личности, - сурово отчеканил Почемукин.
- Хризантема Витольдовна, в квартире надо ходить в мягкой обуви. Это нам всем пора усвоить, - спокойно повторил Захар Евсеевич и постучал карандашиком по графину.
- Что верно – то верно. Золотые слова, Захар Евсеич, - вставила дворничиха Волокушина.
Она стояла в дверях, опершись на метлу. К ногам её прижималась верная Мухтарка.
Захар Евсеевич устало взглянул в глубину комнаты.
- А почему здесь дети? – вдруг изумился он. – Племянниковы, вы что здесь делаете?
Братья Племянниковы сидели по краям последнего ряда стульев. Далеко друг от друга.
- Шагом марш домой! – приказал Захар Евсеевич.
- Ключей нет, Захар Евсеич.
- Каких ключей?
- От квартиры. Вот он потерял, - Серёга кивнул на Андрюху.
- Кто?!. Я?!. – вскочил Андрюха. – Это ты потерял!..
- Ну вот, - недовольно пробубнил Глеб Тихонович, - опять пустяками занимаемся. Дети… Ключи какие-то…
- Племянниковы, шагом марш отсюда! Здесь вам не место, - нетерпеливо произнёс Захар Евсеевич.
- Да куда же они пойдут, - вступилась за ребят дворничиха, - вон на дворе – дождь пошёл. Куда им без ключей-то? По подворотням шляться? Хулиганству учиться?.. Пусть уж сидят. Пока мать не пришла.
глава четвёртая
ЗАТЯНУВШЕЕСЯ ЗАСЕДАНИЕ ДОМКОМа
Длинноногий дождь прогуливался по крышам многих домов. В том числе и по крыше дома тридцать два, в котором продолжалось заседание ДОМКОМа.
- Печально, конечно, утомлённым голосом произнёс Захар Евсеевич, - но вынужден перейти к прискорбным фактам…
- Давайте, Захар Евсеич, переходить к прискорбным… - поддержал кто-то из присутствующих.
- Не далее как на днях, - ободрённый поддержкой, продолжал Захар Евсеевич, - какой-то, извиняюсь за выражение, варвар вытоптал большую часть посадок перед нашим домом. Об этом вы уже знаете. По моему глубокому убеждению этот, прямо скажем, хулиганский поступок лежит на совести не безызвестного вам жильца нашего дома Гурия Прутикова. Этот Прутиков, надо сказать прямо, просто… Просто тёмное пятно на теле нашего дома…
Слова Захара Евсеевича о тёмном пятне вызвали среди присутствующих ропот негодования.
Дремавший до этого Левон Акакиевич Кувыркадзе вскочил с места. Его курчавые волосы, закрученные в жёсткие спирали, развинтились и стали дыбом. Молнии из его тёмных глаз вылетали пучками. Попади хоть одна из них в Прутикова, он бы задымился.
- Обуздать хулигана! – воскликнул Левон Акакиевич, потрясая крупным кулаком.
- Уже обуздывали, - заметил кто-то.
- Заклеймить позором!
- Клеймили. Сколько раз…
- Ха-ха-ха! – саркастически расхохотался Левон Акакиевич.
От его смеха вздрогнула Мухтарка, а по спине Хризантемы Витольдовны рысцой пробежали мурашки.
- Клеймили!.. Вчера с Прутикова – игрушки, сегодня – игрушки, завтра – детские игрушки! А он ходи себе! Делает усмешки! – негодовал Левон Акакиевич. – Выселить – и хватит игрушки! Где он?!. Почему здесь нет?!.
- Он ещё с работы не пришёл, - сказала сведущая во всём тётя Лида Волокушина.
- Ха-ха-ха!.. – расхохотался на это Левон Акакиевич своим страшным смехом. – Придёт!.. Ждите!..
Захар Евсеевич постучал карандашиком по графину.
- Успокойтесь, Левон Акакиевич. Сядьте, - сказал он. – Что касается Прутикова, то им уже занимается участковый. Но и мы должны. Должны проводить с Гурием Михайловичем воспитательные мероприятия…
Левон Акакиевич походил теперь на выжатый лимон. Устало, словно ему одному пришлось тащить пианино на пятый этаж, он опустился на стул.
- Опять воспитательная работа, - тяжело выдохнул он.
К Левону Акакиевичу подсела Хризантема Витольдовна.
- Вы знаете, - произнесла она актёрским шёпотом, - от Прутикова ушла семья… Жена с ребёнком…
Левона Акакиевича словно током ударило.
- Вы слышали!?. – вскочил он.
- В чём дело? - с испугом в голосе спросил Захар Евсеевич.
- От Прутикова семья ушла!
- Что вы говорите?!. – всплеснула руками Ольга Олеговна.
- И-и-и – новости! Об этом я когда ещё знала, - махнула рукой тётя Лида Волокушина.
И только на Глеба Тихоновича Почемукина новость не произвела особого впечатления. Он давно уже сидел, погружённый в глубокую думу. Почемукин никак не мог вспомнить: давал ли он утром Портосу сырое яичко» «Ай-яй-яй», - качал он головой осуждая свою забывчивость.
- Да здесь они, здесь! Племянниковы! Мать пришла, - тётя Лида Волокушина посторонилась.
В комнату заглянула женщина с продуктовой сумкой в руках.
- Сергей, Андрей! А вы чего здесь? Уроки сделали?..
глава пятая
ХИЛАЯ СОВЕСТЬ В УГЛУ
Комнаты квартиры номер пятьдесят один имели нежилой вид. Но в одной из них обитал человек.
Гурий Прутиков неподвижно возлежал на кровати. Вытянутые ноги его поддерживала спинка кровати. Она давно уже поддерживала. Устала. Но сказать о своей усталости хозяину кровати не смела. «Вот заснёт, - робко думала спинка, тогда и я передохну».
Прутиков не спал. Неожиданно он сплюнул. Окурок «беломорины» описал в воздухе тройное сальто и пришлёпнулся к потолку изжёванным концом. «Приветик!» - сказал окурок другим окуркам, отдыхавшим на потолке. «Привет, - ответили ему, - нашего полку прибыло».
Прутиков шевельнулся. Под ним с гитарным звоном заныли пружины: «Ох-ха-хо-тр-тр-трр…»
Пружины испуганно сжались, почувствовав нетерпеливую руку. Рука нашарила под кроватью пивную бутылку. Сильные пальцы обхватили её похолодевшее горло.
Раздался щелчок. Отскочившая пробка ударилась о стену. Затем послышалось булькотание жидкости. Словно купающийся слон похлопывал себя ушами по щекам.
В очередной раз запустил Телескопов руку под кровать. Нашарил. Вытащил. Попробовал ногтём отколупнуть пробку. Обычно он это делал легко, но тут… Тут он почувствовал, что в руках у него собственный нечищеный башмак.
- Бар-рбосы!.. – процедил Прутиков, и швырнул башмак в дальний тёмный угол.
- Ой! – раздался в тёмном углу мышиный писк живого существа. Это была Совесть Гурия Михайловича. Башмак угодил в неё.
Совесть сидела на пыльном холодном полу. Её исхудавшие руки были протянуты в сторону кровати. «Гурий, - шептала она с мольбой, - вот я. Ты меня совсем потерял. Что ты со мной сделал? Как тебе не стыдно? Разве так можно? Как ты себя ведёшь? Встань, умоляю тебя. Почисть зубы, умойся. Приведи себя и квартиру в порядок. А с утра начни новую жизнь. Пойми, так дальше нельзя. Ты должен дать мне слово, что исправишься. Слышишь? Ой!» – пискнула Совесть. Бутылочная пробка попала в неё. Но она продолжала: «Гурий, услышь мой зов…»
«Дождёшься от него, услышит… - сердито буркнул Старший Паук. – А ну, ребята, шевелись, шевелись», - подбодрил он своих товарищей.
Пауки сновали вверх – вниз, от одной стены угла – к другой. Работа кипела. Над головой Совести натягивалась густая прочная паутина. Ткали её из самых прочных нитей. Паукам было жаль бедняжку, и они хоть как-то старались уберечь её от башмаков и пивных пробок.
Прутиков сунул руку под кровать. Бутылки с пустым звоном шарахнулись от руки.
- Тьфу! – разочарованно выдохнул Прутиков. От его выдоха форточка хлопнула о фрамугу. Хлопок походил на выстрел берданки. Словно где-то на окраине города задремавший сторож овощной базы нажал нечаянно курок.
Хлопок раздался ровно в час ноль-ноль по командирским часам Сергея Племянникова.
В это позднее время оба Племянниковы спали без задних ног в своей комнате.
Временами лицо Серёги становилось не по-детски строгим. По лицу пробегали хмурые тучки сновидений. Но когда их уносило невидимым ветром, то слышалось сладкое детское посапывание.
Увидеть сейчас младшего Племянникова, даже при свете, было бы невозможно. Он с головой ушёл под одеяло. Торчала лишь одна вздрагивающая пятка. Обычная розовая мальчишечья пятка. Чтобы убедиться в том, что она действительно розовая, пришлось бы дожидаться первых лучей утреннего солнца. Не мешать же людям электрическим светом?.. Но ждать рассвета, чтобы убедиться в таком пустяке, пожалуй, занятие скучное. Куда поучительней заглянуть в тихие сны обоих Племянниковых.
Итак…